Юми не стала подходить ближе. Присела на край круглой кровати и тихо ждала, когда он закончит и обернется.
Он закончил, и обернулся, и не должен был ничего говорить.
Мы уезжаем.
…Но они у нас были, эти несколько дней, — думала Юми, пока ее пальцы скользили по гладкому движущемуся поручню эскалатора в аэропорту, а Такоси стоял двумя ступеньками ниже, глядя на табло расписания рейсов, сосредоточенный, отчужденный, — вернее, нет, не так: они теперь у нас есть, все равно, навсегда. Просторное многоуровневое здание терминала сплошь облепляли, словно мушки-дрозофилы, копошащиеся люди, их было слишком много, казалось, будто они ползают и по стенам, и по потолку. Все равно мы — вдвоем. Еще на целых (она коротко взглянула на часы) одиннадцать с половиной минут до начала регистрации. А если случится какая-нибудь задержка, то даже и дольше.
Ее самолет вылетал на два часа позже, чем самолет Такоси, и он переживал, что не сможет ее проводить — переживал вчера, когда заказывал из гостиницы билеты. Сейчас ее, Юми, для него уже почти не существовало. Он весь был — там. На берегу своего собственного моря, в чьих могучих волнах только он один мог распустить по своей воле цветок тайфуна. Запуск опять перенесли, теперь на четыре дня обратно, приурочивая к чьему-то высокому визиту, или к какой-то дате, или к тому и другому вместе, Юми не стала вникать в детали. Есть вещи, которых женщина и не должна стремиться понять.
Десять минут. Восемь. Четыре. И еще одна.
Объявили регистрацию, и Такоси первым из пассажиров метнулся к стойке, протягивая заранее приготовленные документы. Юми нерешительно переминалась чуть поодаль, не рискуя подходить слишком близко и в то же время смертельно боясь не успеть попрощаться, не коснуться его руки, не увидеть лица.
Такоси все не забирал документы и не проходил внутрь. Подавшись вперед, нависнув над стойкой, он о чем-то говорил с регистраторшей, милой кукольной девушкой с фарфоровой улыбкой. За его спиной уже собралась небольшая очередь. Такоси говорил все громче, и до Юми явственно, скорее слов, долетела горячая волна его волнения и негодования.
Она осторожно ступила на несколько шагов ближе. Потом еще. И оказалась совсем рядом, вплотную.
— Вы поменяли стрижку, — доброжелательно поясняла кукольная регистраторша. — И оправу очков. Ваше фото на паспорте не соответствует вашей нынешней внешности, господин Якутагава. Сожалею, но не могу пропустить вас на борт.
Такоси подстригся перед свадьбой, вспомнила Юми, да. Как же он забыл обновить документы? Так опрометчиво, безответственно, так непохоже на него. Такоси, который ничего и никогда…
— Я ведущий инженер по безопасности на международном научно-производственном проекте «Синтез-прогрессор», — между тем уже без напора и надежды, на одной нервной прыгающей ноте повторял он. — Мое присутствие в лаборатории на момент запуска абсолютно необходимо! Вы можете проверить мою личность по любым государственным и международным каналам. Можете взять у меня отпечатки пальцев, в конце концов!.. Я обязан вылететь сегодня, именно этим рейсом!
— Сожалею, Якутагава-сан, — в ее мелких фарфоровых зубах отражались цветные отблески огней терминала, — конечно, вы знаменитый человек, я знаю, недавно видела вас по телевизору. Но таковы международные правила воздушных перевозок, они едины для всех. Не могли бы вы дать мне возможность зарегистрировать других пассажиров?
Юми тронула Такоси за локоть. Он обернулся и посмотрел на нее блуждающе и странно, будто не узнавал. Потом кивнул и, забрав документы со стойки, отошел в сторону.
— Если сфотографироваться здесь, — бормотал он, ни к кому не обращаясь, — сбросить фото по электронке в департамент… Сегодня не сделают точно, но может быть, к завтрашнему утру, если им позвонят из Центра… и еще забрать карточку… Нет, не успеваю, все равно никак не успеваю…
Юми нашла его руку и легонько сжала пальцы. Такоси не ответил на пожатие, но и не высвободил руки, наверное, не заметил вообще. Обидно и нелепо, что получилось вот так. Но зато мы вместе. Еще на одну недолгую и неисчислимую вечность.
Конечно, она ничего не стала ему говорить.
— Ты видела, — говорит Такоси.
— Такого не может быть, — в который раз неслышно повторяет Юми. — Не может.
— Ты сама видела.
Фотоаппарат мелко подрагивает у нее на груди, словно испуганный или озябший зверек. Сколько сотен или тысяч кадров она отсняла? Такоси говорит, скорее всего, ничего не получится, аномалия искривляет лучи, искажает изображение, отменяет законы оптики. Но если глаза сумели увидеть, думает Юми, значит, и объектив тоже должен был… Но это неправда. Все то, что видели ее глаза. Такого — не может быть, никогда и нигде.