Пансионат

Щелкает шпингалет, и Такоси выходит ей навстречу. Внутри темно, узким бликом обрисовывается на свету контур его скулы. У Такоси мокрые встрепанные волосы и длинная ссадина поперек щеки.

— Короткое замыкание, — говорит он, — неисправная проводка.

Усмехается, ассимметрично кривя уголок тонких губ.

№ 47, люкс, южный

(в прошедшем времени)

Перед лекцией накрыли в кабинете у ректора. Накрыли в разминочном формате: дорогой коньяк, миниатюрные бутерброды с икрой на одном блюде и шпажки с креветками и лимоном на другом. Кроме ректора, присутствовали проректор по учебной части (он-то и заходил тогда в издательство, писатель его запомнил) и четверо, наверное, наиболее заслуженных преподавателей: трое благообразных старцев при окладистых бородах и дама с жемчужной брошью на стоячем воротничке. Второй женщиной была Юлечка из отдела по связям с интеллигенцией, на ее фоне ученая дама заметно проигрывала и еще более заметно осознавала это.

Ректор произнес недлинную ритуальную речь об огромной чести, традициях, уходящих корнями, и так далее. Издатель удовлетворенно кивал в такт, ему такие вот мелкие маркеры правильно избранного пути до сих пор доставляли удовольствие. Нервничала Юлечка, отвечавшая за организационную часть. Время поджимало, а в зале ждала пресса, у которой всегда свои графики.

Отзвучал тост, и писатель символически пригубил коньяку: перед двухчасовой лекцией пить неразумно, тем более в его возрасте. Взял с блюда шпажку. Дама-преподаватель смотрела в упор таким вожделенным взглядом, что под ним было даже как-то неудобно закусывать.

Юлечка что-то прошептала на ухо издателю, тот кивнул, и она незаметно исчезла, прихватив с собой тяжелую типографскую пачку новой книги. Писатель посмотрел на часы. До лекции оставалось минус семь минут, то есть его уже семь минут как ждали. Больше, чем на десять, он никогда не позволял себе опаздывать. Поставил на стол почти полную рюмку и откланялся: с вашего, мол, разрешения, продолжим на банкете.

Разумеется, все побросали недоеденные бутерброды и потянулась за ним. В актовый зал писатель вошел, как всегда, в сопровождении свиты, и многочисленная публика (потоков пять согнали, на глаз прикинул он, плюс аспиранты и преподавательский состав) с готовностью поднялась навстречу, взрываясь аплодисментами.

На кафедре стоял микрофон, бутылка воды и красивая, у Юлечки был к этому талант, чуть небрежно сложенная стопка книг. Писатель пружинисто прошелся по сцене и встал чуть поодаль, предоставляя микрофон ректору для вступительного слова.

— Уважаемые коллеги! Сегодня наш университет, старейший в области и славный своими традициями, удостоился…

Ректор говорил то же самое, что и на междусобойчике, но в несколько других выражениях, и писатель отдал ему должное: профессионал. Сам он все чаще позволял себе повторяться, пускать все те же слова по давно проложенной и обкатанной до блеска колее. Вот и сегодняшнюю лекцию поленился готовить, извлек текст пяти-шестилетней давности, прочитанный… да черт его помнит, где. Все равно вероятность того, что кто-нибудь заметит, ничтожно мала. А даже и если — какая разница?

Собственно, этот прекрасный принцип вполне можно было применять уже и к написанию книг. А какая разница? Кому?

— …поаплодируем нашему замечательному гостю — Писателю!

Его имя и фамилию давно уже никто не называл вслух. Когда-то писатель подсчитал, что своих однофамильцев он лично знал как минимум десятка два, не говоря уже о тезках по имени-отчеству, — а вот его международный статус, пожизненный и закрепленный госрангом национального достояния, был уникален. После смерти Энрике и невнятной возни в латиноамериканском сегменте, когда они там и ранг никому не присудили, и в конечном итоге распались вообще, в мире таких, как он, осталось всего девять человек. Раз в год они встречались на литературном приеме во Франкфурте, но в прошлом году писатель был болен и не поехал.

Он занял место за кафедрой, положил перед собой раскрытый ридер с текстом лекции и выдержал паузу, дожидаясь тишины. Аудитория раскинулась внизу россыпью любопытных, восхищенных и снисходительно-скептических глаз. Восторженные студенточки, первокурсники-нигилисты, пресыщенные аспиранты, подобострастные преподаватели, вальяжное чиновное начальство, — обычный набор. Но интересно было всем, и тишина вскоре установилась абсолютная, способная выдать щелканье чьего-то включенного диктофона или шорох прикосновения к бедру соседки. Не так часто им выпадало видеть писателя. Живого и говорящего.

Писатель ритуально прокашлялся и заговорил:

— Дорогие друзья! Тема нашей сегодняшней лекции… записывайте, я не тороплюсь, — это была дежурная шутка, вызывавшая оживление в любой аудитории, — «Литература постпереходного периода: издержки эпохи валового бумажного книгоиздания и выход на качественно новый уровень». Вы, несомненно, можете догадаться, что заявленную тему я, как никто другой, знаю, так сказать, изнутри…