Пансионат

Он действительно знал. Настолько, что через пару минут, когда голос уже без усилий зазвучал синхронно тексту, ползущему вверх по экрану ридера, писатель совершенно отвлекся. И от собственной лекции, старой и скучной, будто вылинявшая скатерть, и от аудитории, которая в принципе не могла содержать в себе ничего и никого нового и интересного. Автоматическим жестом открыл бутылку, налил в стаканчик воды и выпил, не делая паузы; а потом пальцы сами собой потянули со стопки верхнюю книгу. Этого издания писатель в руках еще не держал, а новые собственные книги до сих пор возбуждали в нем живое любопытство.

Прежде всего он заглянул в выходные данные: тираж полмиллиарда, маловато, последний роман Энрике напечатали в полтора, а Франсуаза, помнится, хвасталась во Франкфурте, что ее издатель запускает полное собрание сразу трешкой… правда, это было в позапрошлом году, ну и где? Параллельное издание на тридцати языках, более-менее, остальные подтянутся. Плотная, чуть шершавая бумага цвета слоновой кости приятно пружинила под кончиками пальцев. Писатель перевернул страницы в начало и тут же, прямо на странице посвящений, уперся взглядом в глупую, смешную, совершенно непростительную корректорскую оплошность. Вот черт. От возмущения он запнулся, потерял строку, покрутил текст на ридере туда-сюда, параллельно вставляя в паузу дежурную шутку. Продолжив читать, взял из желобка ручку с логотипом университета, приготовленную для автографов, исправил опечатку. Ага, и так полмиллиарда раз подряд.

Тем не менее, раздавая после лекции автографы — для библиотеки, для преподавателей литературы, для завкафедрами — он аккуратно делал исправление на каждом экземпляре; к счастью, выделенная на университет издательская пачка закончилась довольно быстро. Длинный хвост из аспирантов и студентов со студенточками подавал на автограф что угодно, только не его книги прежних изданий, которые, он знал, гарантированно имелись в каждом доме, в каждой семье. Возможно, их не предупредили, что надо принести с собой, думал писатель, проставляя размашистый росчерк в мажорных кожаных блокнотах и на каких-то скользких наклейках, в рекламных буклетах, на стикерах и компьютерных распечатках… перестань. Двести лет они им нужны, твои книги, и ты прекрасно об этом знаешь.

Девичья рука протянула распластанную картонную коробочку со значком Венеры, и писатель задержал ее в руках: тест на беременность, ну-ну. Поднял глаза, и покрасневшая студенточка ретировалась в редеющую толпу.

Постепенно очередь рассасывалась. С противоположного конца сцены, ступая на носочках, чтобы не стучать каблуками, к писателю пробралась дама-преподаватель с брошкой: видимо, она считалась в университете чем-то вроде секс-символа здешней профессуры, почему и была подослана к писателю сообщить интимно, что пора закругляться и на банкет. Издателя с Юлечкой в зале уже не было. Писатель кивнул, подмахивая очередную бумажку, разделался с последними автографами, положил ручку и взял с кафедры ридер, чтобы упаковать в чехол.

И тут к нему обратились по имени-отчеству. Звонким мальчишеским голосом.

Писатель обернулся. Лопоухий студент протягивал ему не толстую, но и не маленькую пачку компьютерных распечаток; ничего себе, он хочет, чтобы я все это подписал? Всем его подружкам или футбольной команде?!.. писатель вяло возмущался внутри, но уже знал, что подпишет. В конце концов, его приезд все же был для этих ребят событием. Из разряда тех, о которых помнят всю жизнь, пересказывают детям, демонстрируя росчерк на пожелтевшей распечатке.

Со вздохом положил ридер обратно на кафедру и взялся за ручку.

— Ой, — сказал студентик, покраснел и почему-то отдернул пачку от кафедры. — Вы, наверное не поняли… это моя рукопись. Я хотел вас попросить, чтобы вы прочли.

Писатель и вправду не сразу понял:

— Ваша… что?

— Я написал рассказ, — постепенно смелея, видимо, от его явного замешательства, пояснил мальчик. — Вот, распечатал, чтобы вам было удобно посмотреть в самолете. Там в конце есть мой мейл, черкнете потом пару слов, хорошо? Мне важно знать ваше мнение.

Писатель вдруг почувствовал себя молодым. Ну, не совсем, не до такой лопоухой степени, но моложе лет этак десятка на полтора. Механизм дежа вю: тогда к нему то и дело подкатывались с рукописями юные и не очень таланты, поскольку еще существовало валовое бумажное книгоиздание и казалось, будто в этом есть какой-то смысл. Но теперь?…

— У тебя что, — от недоумения писатель забыл о гуманитарной традиции обращаться к любому сопляку в стенах университета на «вы», — живого журнала нет?

— Есть, — признался студент.

— Потом еще эти ваши сайты, их же много… Выложи куда-нибудь в сеть, узнаешь непредвзятое мнение читателей и других пишущих людей. Зачем тебе именно мое?

— Потому что я хочу стать писателем. Настоящим. Как вы.