Пансионат

Солнце припекает сквозь густую листву, на дорожке лежит пятнистая мозаика тени. Скоро обед. Писатель чувствует глухую внутреннюю неудовлетворенность, какая нападает на него всегда, если до обеда не написано ни строчки. Бессмысленный условный рефлекс, фантомная боль. Не поддаваться. В конце концов, эти полдня он провел не зря. Наоборот, тоскливо и стыдно было бы продолжать имитировать обычную жизнь, не пытаясь разобраться в происходящем.

— Значит, отсюда заранее вывезли сотрудников, — вслух размышляет он, взявшись за головку ферзя. — И одновременно завезли продуктов… на сколько там хватит, вы рассказывали? В общем, серьезный стратегический запас. Автобусное сообщение, видимо, тоже наладили заранее… и еще, как вы говорите, персонал… Удивительно. Как можно было знать, что именно эту конкретную точку, пансионат, не зацепит?

Писатель делает ход.

— Вы зевнули королеву, — укоризненно говорит завхоз.

Окончив партию, писатель прощается с завхозом и направляется к корпусу. Подняться до обеда в номер он уже явно не успевает, но это и неважно. На дорожку падает зубчатая тень от листьев короткой толстой пальмы. Из-за ее ствола, будто обернутого драным войлоком, внезапно выступает человек, и писателю на мгновение становится не по себе.

Это студент, белобрысый юноша в очках. Он говорит «здрасьте», так здороваются с человеком, совершенно случайно встреченным на дороге, но у писателя тем не менее возникает подозрение, что парень дожидался его здесь целенаправленно и довольно давно.

— Вы на обед?

Юноша идет за ним, удачно и быстро встраиваясь в такт. И чуть раньше, чем требовалось бы для полноценной паузы, спрашивает вполголоса:

— Вы ее видели, да?

— Кого? — не сразу понимает писатель. — А, да. Видел.

— И что?

— Ничего. Просто мертвая женщина.

— Она… оттуда? — парень делает широкий неопределенный жест.

— Не знаю. Скорее всего.

Несколько метров они проходят молча.

— Я бы хотел организовать экспедицию, — говорит студент. — Туда, наружу. Только, наверное, нужна какая-то индивидуальная защита, правда?

— Зачем? — спрашивает писатель.

— Ну, было бы глупо нахвататься радиации или чего-то еще и…

— Зачем тебе выходить туда?

Юноша смотрит удивленно:

— Чтобы знать.

В его круглых очках-«хамелеонах», потемневших под солнцем, писатель видит свое отражение. Он сам тоже хотел знать — когда ходил кругами вокруг подсобных помещений, когда смотрел на утопленницу, когда выспрашивал завхоза, раз за разом проигрывая ему в шахматы. И вот теперь, отразившись в лице наивного мальчика, его собственная пытливость наконец-то оборачивается своей подлинной сущностью: полным отсутствием реальной цели и смысла. Что и как мы можем узнать? А если вдруг, вопреки всем вероятностям и законам природы — то что мы будем делать с этим знанием?

— Меня зовут Стас, — ни с того ни с сего представляется студент. — А вас я узнал, конечно. О, вон наши стоят. Я пойду, наверное. Еще увидимся.

Двое других парней курят на лестнице у входа в корпус, болтая с двумя девушками — одну из них, пухленькую, писатель встретил сегодня утром в коридоре на этаже, выйдя из номера; похоже, она возвращалась к себе и трогательно смутилась, прошмыгивая мимо. У молодых уже налаживается своя жизнь, и очень скоро она возьмет верх над бессмысленным желанием что-то знать и тем более понимать. Он прослеживает взглядом, как мальчик Стас присоединяется к своим, а потом поднимается в столовую.

Его соседка по столику уже сидит на своем привычном месте. Поднимает глаза и сдержанно кивает: здороваться незачем, они же виделись сегодня за завтраком. Обед еще не развезли, на столе стоит только хлеб под салфеткой, стаканы с компотом и блюдо ярких оранжевых апельсинов.

— Почистить вам? — предлагает писатель. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, — неопределенно отзывается она. Кладет ладонь себе на живот и вся освещается внутренней, невидимой на губах, но тем более несомненной улыбкой.

Об этой женщине писатель до сих пор ничего не знает, хотя они с самого начала сидят вместе в столовой, хотя кто, как не он, умеет разговаривать с людьми. Эта женщина не замыкается в себе, поддерживает беседу, вроде бы отвечает на вопросы и даже иногда задает ему свои, ей интересно, она и вправду читала его книги, — но вместе с тем остается закрытой, отдельной территорией, тщательно оберегаемым островком жизни среди чужого и явно враждебного мира. Точь-в-точь как их пансионат — посреди всей остальной мертвой земли.

Странный бородатый официант в палаческом фартуке («эти, которые теперь вместо людей», вспоминает писатель) подвозит громыхающую тележку, ставит на столик салаты и алюминиевую супницу. Женщина приподнимает крышку, выпуская клуб густого рыбного пара, морщится и кладет на место.

— Вам надо хорошо питаться, — говорит писатель. Ему неловко приступать к еде при ней. Протягивает очищенный апельсин. — Вот, возьмите для аппетита.