Звездочку тоже ищут: Карина видит ее маму на секунду раньше, чем та замечает дочку и несется к ней сквозь толпу, таща за собой большого мальчика, Рыжего-Рыжего. У Звездочки и ее брата красивая мама. Маму, даже чужую, легко помнить, когда она здесь.
— Сколько раз я тебя просила не…! — кричит Звездочкина мама, теряя красоту; и прикусывает язык, и оборачивается к Карине: — А ты? Тебя же папа ищет. С самого утра, еще перед завтраком бегал…
Карина пожимает плечами. Все равно здесь невкусно кормят.
Она поднимается по лестнице и входит, как в парк, в густые заросли чужих ног. Шум и шелест наверху уже почти прекратились, как если бы затих ветер. Люди постепенно расходятся, уже можно идти прямо, не рискуя на кого-то наткнуться. Как их тут много. Как мало от них пользы и толку.
А папы нигде нет. Карина входит в вестибюль, останавливается возле тетки в белом халате, за спиной у которой в дырочках деревянной стенки торчат ключи. Тетка смотрит мимо нее, как если б тут вообще никого не было. А на самом деле все наоборот: она сама ненастоящая. Она просто для того, чтобы давать ключи.
— Тридцать шестой, — говорит Карина. — Северный стандарт.
Услышав правильные слова, тетка включается и оборачивается к стенке. И раздраженно бросает через плечо:
— Взяли.
Под ногами у Карины лежит смятая бумажка. Поднимает, разворачивает, читает синие буквы: «ПРОПАЛА СОБА…» Это уже неважно. Жалко, что бумажку помяли, можно было бы нарисовать что-нибудь с другой стороны. Правда, фломастеры все равно остались в номере.
То есть ключ у папы, а папа неизвестно где. Если сейчас пойти его искать, понимает Карина, можно целый день кружиться по парку в разных местах, не пересекаясь, не встречаясь. Все равно что пытаться выдумывать окружающий мир по кусочкам, путаясь и мешая друг другу. Лучше пускай он сам. А я подожду.
Карина обходит сзади теткину дырчатую стенку и проскальзывает в маленький проход к самому стеклу. Здесь у окна заключена в деревянную клетку холодная батарея, и на ней можно удобно посидеть. Там, за стеклом — кусочек веранды и дерево с большими разлапистыми листьями, Карине видно, как по их толстым прожилкам стекают, будто по желобкам, капельки дождевой воды, очень похожие на слезки. С ее красного плащика тоже капает вниз, на каменный пол. И вообще, здесь тепло. Карина раздевается и кладет плащ поверх деревянной решетки.
Она сидит так целую вечность, и ничего не происходит. На видимом ей краешке веранды сначала курит какой-то дядя в спортивном костюме, потом качается на перилах большой мальчик Рыжий-Рыжий, пока его не забирает веснушчатый папа, затем целуются растрепанная тетя в черном свитере с высоким дядей в смешных красно-синих штанах. И снова нет никого, только большие плачущие листья. Хотя он давно уже кончился, дождь.
— Не положено! — громко говорит тетка с ключами.
— То есть как это?! Про собаку положено, а… У меня ребенок пропал!!!
Это папа, его голос, и надо выбежать навстречу, обнять, взлететь ему на руки. Но Карина остается на месте, ей удобно, она пригрелась тут. А голос звучит неровно и слабо, будто папа вот-вот заплачет, как дерево за стеклом.
— Я ведь только хотел…
Слышится резкий шорох сминаемой бумаги, и папа умолкает на полуслове.
— Не положено, — негромко и довольно повторяет тетка.
Папа сейчас уйдет, понимает Карина, и ей становится жгуче, невыносимо обидно и стыдно за него. Ничего он не может поделать, даже дать отпор этой ненастоящей тетке, — а еще берется выдумывать, лучше б не брался, все равно ведь получается беспомощная слабая глупость, рассыпающаяся на глазах. Обида перерастает в злость: так ему и надо, теперь я нарочно спрячусь, не выйду отсюда, пускай мечется, ищет, если ни на что другое в принципе не способен! Она прижимается лицом к холодному стеклу, расплющив нос и губы. Веранда пуста. Плачущее дерево дрожит на ветру.
— Мусор заберите, — мирно, воркующе звучит теткин голос. — Чтоб я еще за каж…
Хр-р-рясь!!!
Карина вскидывает голову. Оборачивается через плечо.
Там, за стенкой ее уютного закутка, грузно сползает на пол что-то тяжелое и большое. Зависает мгновение тишины, а потом по вестибюлю гулко стучат многочисленные шаги, мужские подошвы вперемежку с девичьими каблучками, кто-то тоненько вскрикивает, накатывает волной неразборчивый ропот. Из которого вырубается, будто кусок гранита, совсем другой, твердый и обвиняющий, полный угрозы папин голос:
— У меня пропал ребенок. Всем плевать. Да? Вам тоже плевать?!
Карина бочком выбирается из закутка. Никто ее не видит.
На каменном полу перед стойкой лежит, растянувшись наискосок, тетка в белом халате, возле нее валяется скомканная бумажка. Рядом стоит папа, он сжимает и разжимает огромные, страшные кулаки. Напротив сгрудились люди: трое молодых ребят и две девушки, дядя в разноцветных штанах и перепуганная тетя, с которой он целовался, дядька в спортивном костюме, красивый дед с белыми волнистыми волосами.
— Я врач, — тихо говорит тоненькая девушка с оленьими глазами. Выбирается из толпы и опускается на корточки возле упавшей тети.