#Панталоныфракжилет

Конечно же, ест не аппетит и пьет не жажда – ест и пьет человек, к которому они приходят; с телеги слезает не сердце, а персонаж, у которого заколотилось сердце; слушает не взгляд, а беспокойная мамаша, наблюдающая за детьми. Что касается примера из Жюля Верна, по-русски он и вовсе звучит бессмысленно, так как требовалось – глагол безличный и у него не может быть деепричастия (путешествовать день и ночь может только кто-то, а в этом предложении действующего лица нет).

Поэтому при переводе на русский язык такие предложения приходится перестраивать, например:

Аппетит приходит во время еды.

Слушая рассуждения своего мужа, который разглагольствовал с важным видом, г-жа де Реналь следила беспокойным взором за движениями трех мальчиков (пер. М. Богословской, С. Боброва).

Сходная синтаксическая перестройка происходит в английском языке:

The appetite comes with eating. – Буквально: Аппетит приходит с поеданием.

While she listened to her husband, who was speaking with an air of gravity, Madame de Renal’s eye was anxiously following the movements of three little boys (transl. C. K. Scott Moncrieff). – Буквально: Пока она слушала своего мужа, который говорил с важным видом, взгляд госпожи де Реналь беспокойно следил за движениями трех малышей.

Мы видим, что по-английски правила синтаксиса немного отличаются (по правилам русского языка следовало бы сказать: Пока госпожа де Реналь слушала… ее взгляд беспокойно следил…), но “подъезжающая шляпа” английскому языку так же несимпатична, как и русскому.

Получается, что за короткой фразой про шляпу из рассказа на пустячную тему – в нем даже нет сюжета, всего лишь имитируется чепуха, которую посетители пишут в книге жалоб, – скрывается целая полемика о литературных нормах языка. Чехов дает понять, что не считает нормой синтаксический галлицизм, который постоянно употребляли такие авторитеты, как Толстой. В глазах Чехова это язык невежественных “ярмонкиных”. Заметил ли Толстой этот рассказ, и как он отреагировал? Известно, что с 1888 г. граф был знаком с творчеством Чехова и высоко ценил его прозу, а в 1895 г. писатели познакомились лично[155]. Но попадалась ли Толстому на глаза “Жалобная книга”, вышедшая в 1884 г. в журнальной публикации, и обсуждали ли они с Чеховым проблему деепричастий в русском языке – вероятно, останется тайной, покрытой мраком.

В итоге несогласованный деепричастный оборот так и не стал нормой в русском языке. Но это не значит, что сейчас у нас нет синтаксических иностранных заимствований. Современный русский синтаксис – продукт длительного взаимодействия книжного церковнославянского языка, разговорного русского и западноевропейских литературных языков, в первую очередь того же французского. Эксперименты по созданию нового литературного синтаксиса продолжались два столетия – с XVIII по XIX в. Многие из конструкций, характерных для литературы той эпохи, сейчас покажутся громоздкими, манерными или старомодными. Например, Карамзин допускал такие обороты:

…из политических стихов можно и должно сделать другое употребление (прости мне сей галлицизм) …

…разве ты не знаешь, какое участие беру я в судьбе его…

…никто конечно не берет живейшего участия во всех твоих приятностях…

Мысли мои о любви брошены на бумагу, в одну минуту…[156]