Пантанал и дети Ла-Манша

Скотт Брикман прошел мимо выпотрошенного такси с распахнутыми дверцами. Яхта «Фотиния» качалась на волнах с выбитыми иллюминаторами. С палуб свисали тросы и штурмовые лестницы, использованные спецназом.

У перекинутого с яхты на пирс трапа его встретил помощник.

— Где он? — спросил Брикман, который уже знал, что главного взять не получилось.

— Следуйте за мной, шеф!

Робинсон повел его на нижние палубы, к каюте, перед выбитой дверью которой перекатывались многочисленные гильзы.

— Это что за фак? — на повышенных тонах начал Брикман. — Вы же докладывали, что оружие не нашли!

— Подозреваемый заперся и не открывал! — оправдывался Робинсон. — Спецназ воспринял это как угрозу безопасности и открыл огонь!

— Угроза безопасности это вы Рори! — вскричал Брикман. — Русский резидент был у нас в руках!

Он добавил еще несколько красочных эпитетов, не характерных джентльменам и вошел. Стены каюты напоминали решето. Пахло порохом и кровью. Истекающий кровью «Шелапугин» лежал на полу, сжимая в руке вырванную с мясом запчасть компьютера.

Брикман, старась не запачкаться, перешагнул через него. В простреленной микроволновке вонюче тлели жесткие диски и флешки.

Внезапно «Шелапугин», которого все посчитали умершим, дёрнулся и открыл глаза.

— Рори, идиот, врача! — закричал Брикман.

Впрочем, русский резидент жил недолго. Его жизненных сил хватило буквально на одну фразу.

Брикман присел и ловил каждое слово. Которое, впрочем, не вспоминал целых полгода, а вспомнил лишь, когда самому пришлось умирать.

Русский произнес:

— Обижать детей — это грех!

4. 87 лет спустя

7 июля. 87 год Конфликта. Шербур. Вершинин.

Этой драки в баре «Каролеофан» быть было не должно, но мало ли чего не должно быть в нашей жизни.

Начфин успел достать меня всего за сутки. Он ходил ко мне как в магазин, то за чайником, то за сахаром. Все бы ничего. Пусть подавится. Но это вечная ухмылка на лице. Его дыне образная голова мерещилась мне за каждым углом.

Прав был мой друг Вальжан, не могу я никого на хер послать, воспитание не позволяет.

Утром, решив прогуляться, я встал пораньше, чтобы избежать общества Холуянова. Милая девушка — портье улыбнулась, когда я сдавал ключи. Я произнес пару комплиментов по — французски, и она раскраснелась от удовольствия.

Утро в этом городе у Залива не казалось таким мерзким, и причина, по которой нас мариновали, отошла на второй план. Но тут откуда — то сзади в фокус вплыло лицо незаметно подкравшегося начфина.

— Евгений Палыч решил приударить за красоткой? — сказал он даже не мне, а девушке, противно осклабясь.

Возникло ощущение, что в дыне сделали кривую прорезь.

Улыбка девушки погасла. Утро было безнадежно испорчено и грозило перерасти в такой же по качеству день. В который раз я подумал, какого рожна я здесь делаю. Меня никто не понуждал. Подвигов захотелось? Чудес? Никто не должен уйти обиженным? Уже по предыдущим свои экзерсисам я знал, что ничем хорошим это не кончится.

— Куда собрались, Евгений Палыч? — пристал начфин.

А твое какое собачье дело?

Я пробормотал, что мне по делам надо, и Холуянов само собой увязался за мной. Девушка — портье одарила меня презрительным и одновременно жалостливым взглядом. Я упал в ее глазах. Не впервой.

— Куда пойдем? — энергично поинтересовался начфин.

Тут бы и сказать ему, чтобы отстал, но куда уж мне, с моей вшивой интеллигентностью, как обозвал бы Вальжан.

И ведь пойдет, зло подумал я. Такие люди не понимают намеков. Весь день будет срать мне в мозги.

— Мерзкий городишко! — начал Холуянов какать мне в голову. — Тут еще кино снимали «Шербурские зонтики». Там Катрин Денев играла, страшная как все француженки.

Мне стало плохо.

Утопиться что ли? В Заливе?

Помогло чудо. Нет, Великий Лука не вышел из — за угла, босой и всесильный, хотя я теперь поверил бы чему угодно, лишь бы освободиться от этого паука.

Давешняя старуха, накаркавшая нам с вечера скорую погибель и сидевшая на корточках, вдруг решила подзаработать, вскочила и засеменила к нам со словами «Доне муа, силь ву пле! Подайте ради Великого!»

По всем расчетам она должна была впереться в меня, уж такой я невезучий, но в последний момент споткнулась и, чтобы не упасть, вцепилась в лацканы пиджака начфина. Пиджак был хороший и дорогой. И лучше не стал, когда старуха блеванула на него.

— Sors de là, vieille! — вырвалось у Холуянова.

Странно, за все время я не слышал от него ни слова по — французски.

Меня здесь просто схарчат, понял я. Где ты мой друг и палочка — выручалочка Вальжан[14]?

Я думал, начфин ударит старуху, уж больно зверское сделалось у него лицо. На мгновение сквозь наносной нафталин и лоск, сквозь покрытое тональным кремом ухоженное лицо проступила истинная личина. Потом он словно опамятовал и взял себя в руки.

— Проклятая старуха! — выругался он и предупредил меня. — Я сейчас быстро переоденусь и вернусь.

Он скользнул в дверь, а я как дурак остался ее сторожить.

Старуха закурила и сказала:

— Тебе совершенно не обязательно ждать этого говнюка, Жак! Иди по улице направо. На первом перекрестке свернешь налево.