Пантанал и дети Ла-Манша

— Прежде всего, господин Мендель, прошу принять наши искренние соболезнования в связи с безвременной кончиной вашего отца! Просто раньше не было времени! — сказал Прайс.

Похоже, у сынка тоже не было времени как следует погоревать. С момента как на Москву упала бомба, унеся в воронку Правительство и проворовавшихся олигархов, Мендель прокутил все полгода без пауз, проматывая свалившееся на него наследство. Но надо отдать должное его папаше, самому лучшему в мире премьеру, денег он наворовал столько, что прокутить их нереально даже за 100 лет.

— Вместе с отцом вы потеряли всю недвижимость внутри России! — продолжил Прайс.

— Все прибрал к рукам Вечный! Я пострадал от режима! — пожаловался Мендель.

— Но за границей почти все уцелело! — возразил Прайс.

Это было верно лишь частично. Деньги Карлик благоразумно хранил во множестве благотворительных фондов, записанных на подставные имена. Когда Вечный радикальным способом избавился от Карлика, подставные лица внезапно всплыли, норовя разорвать фонды в клочья.

Но даже фонды это было не все.

Когда — нибудь, когда кончится война, экономисты напишут сотни томов, как русские воровали деньги сами у себя, подумал Бляшке.

У сынка остались сотни счетов в Европе, безразмерные резиденции в Италии, Испании и Франции, огромный парк представительских авто и огромные океанские яхты, на которых некуда было плавать (ходить?) из — за отсутствия Америки на современных картах.

Сам сынок хотел сбежать из Королевства на правительственном самолете «Россия», оставшемся после папы. У русских имелся смешной обычай — оставлять богатым отпрыскам пожизненную государственную ренту. Дикари, что сказать.

Прайс тем временем перешел к делу.

— Ты ведь не хочешь все это потерять, сынок? — спросил он. — Королевство находится в состоянии войны, ты на чужой территории. Может так статься, что твое BABLO останется, а тебе придет полный и безвозвратный PIZDEC.

Бляшке торопливо подключил к гарнитуре блютуз онлайн переводчик.

— Ты ведь этого не хочешь, SINOK?

Конечно Мендель не хотел. Даже головой замотал.

— Отлично. У нас здесь произошла небольшая неприятность в лаборатории. Ты ведь ничего об этом не знаешь и не скажешь?

— Нет, я ничего не знаю! — выкрикнул Мендель.

— Хорошо. Ты KRUTOY. Возможно, я даже сделаю тебя своим помощником. Хочешь быть моим помощником?

Мендель хотел. Сильно.

Перед тем как попрощаться, Прайс словно вспомнил одну мелочь.

— Я не сказал тебе, что будет, если ты раскроешь пасть и болтанешь хоть слово, хоть даже полслова.

Мендель хотел возмутиться, но Прайс не дал ему этого сделать, положив ладонь прямо ему на губы и зашикав.

Джентльмен никогда бы не позволил положить немытую руку собеседнику на губы.

— Есть такая процедура, когда из тканей человека делают срезы толщиной в доли миллиметра. Человека заряжают в автоматический станок в полный рост, и он строгает тело как карандаш. Обычно это делают уже с мертвым.

Прайс поднял глаза на пленника, и даже Бляшке содрогнулся. На зрачках была полупрозрачная пелена как у мертвого.

— Если проболтаешься, я заряжу тебя в такой аппарат без наркоза! — пригрозил Прайс. — Понял, GIDENOK?

7. Вальжан

27 июля. 86 год Конфликта. Шербур. Комендатура.

В капитане Бурханове все прекрасно: он не пристает с выпивкой, не лезет в душу и регулярно меняет исподнее. Я уже 10 дней в Шербуре и каждое утро он входит с одним и тем же вопросом:

— Как дела?

Я просиживаю штаны в особом отделе городской комендатуры, и в экспедиции тоже буду в особом отделе, и вообще, я особый человек. Хотя бы из — за того, что у меня не гнется одна нога.

Агенты Центра не дремлют, и первым делом по прибытии я затребовал сводки криминальных происшествий с момента прихода «Легасова» в порт. И погряз. Информации было чересчур много, чтобы ее понять.

Тогда я прогнал данные через специальную программу, способную вычленить агентов враждебных нам организаций. Как я понял, боевиков Центра давили сразу как клопов. На них имелась хорошая база данных, начальник контрразведки генерал Дуплинский не зря тряс своей бородой.

Я не сразу понял, что меня насторожило. Что — то здесь было не так. Это как если в глаз попала песчинка, настолько крохотная, что ты ее не заметил. А потом в ясный солнечный день ты смотришь на прекрасный дивный мир, и на общей картинке неожиданно для себя обнаруживаешь черную точку. Ты дергаешь головой туда — сюда, ворочаешь глазами, а точка никуда не делась, она вертится вместе с миром.

— Сколько времени прошло с момента прибытия «Легасова»? — спрашиваю Бурханова.

— Больше месяца.

— Точнее! — требую я, плохо скрывая раздражение.

Капитан Бурханов собирается. Старательно морщит лоб. Шепча цифры, считает вслух.

Он думает, что я большой начальник из метрополии, что — то вроде ревизора. Не подозревая, что меня прислали с надеждой, что избавились навсегда.

- 42 дня! — наконец разродился Бурханов.

— О! — говорю. — Крейсер уже почти полтора месяца во французском порту.

Бурханов теряется. То ли ура кричать, то ли головой качать с осуждением. Что означает это глубокомысленное О.