— Уходите! Я слышу их! — прикрикнул Кейси.
И они ушли.
— Красив! — оценил увиденное начальник службы безопасности Брикман.
Он вместе с Эриком Бляшке и Прайсом стояли над капралом Кейси. Мертвый капрал сидел на полу, широко расставив ноги. Голова опущена. Будто спал.
— Красив? — с надрывом повторил Бляшке. — И это все, что может сказать глава службы безопасности? Он убил кучу солдат, по существу под угрозой секретность всего проекта! А вы восторгаетесь его красотой!
— Прошу прощения, но судя по многочисленным свидетельствам очевидцев (тех, кто выжил), ему в этом активно помогал Эдвин Кулебакин, — уточнил Прайс.
— Какая разница, кто помогал! — взвыл Бляшке. — Проект «Гагарин» под угрозой!
— Позволю не согласиться! — снова влез Прайс. — Сверхэффективные действия Кулебакина свидетельствуют об обратном! Идеальный солдат сегодня продемонстрировал свои возможности — это ли не триумф проекта «Гагарин»?
В это время пришел связной со стационарного поста. Так как многие метры бетона намертво экранировали любые радиосигналы, работали только телефонные посты.
— С поверхности докладывают! Обнаружено несколько возможных выходов! Одна из служебных собак взяла след! Преследование ведет усиленная мобильная группа! — доложил он.
— Да, да, конечно! — покивал головой Прайс, после чего нехорошо усмехнулся.
Криво, как усмехаются киношные злодеи перед тем, как кого — нибудь пришить.
— Вы чего? — не понял Бляшке.
И тогда Прайс сказал:
— Поздравляю, дорогой друг! Эксперимент увенчался грандиозным успехом! Но можно с большой вероятностью утверждать, что с этой самой минуты Англии больше нет!
13. Ночь на крейсере
Приказом командира корабля продолжительность вахты была установлена в 4 часа. Корабельная вахта в составе вахтенного офицера капитана 3 — го ранга Кулагина, помощника вахтенного офицера лейтенанта Шестакова и командира вахтенного поста лейтенанта Юдина заступила на дежурство в 22.00.
После наступления полуночи кап — три покинул ходовую, временно возложив обязанности на помощника. Вахтенный у трапа старшина 2 — й статьи Костеров, вооруженный штык — ножом, поприветствовал его. Сам Кулагин согласно Уставу, был вооружен пистолетом с двумя запасными обоймами.
Надстройка и палуба были освещены взрывозащищенными светильниками. С мостика Кулагин видел внизу оранжевые цилиндры бомбометных установок и башню артиллерийской установки калибра 130 миллиметров на баке.
Видимость на юте перекрывала башня РЛС. Где — то там одиночеством зияла опустевшая вертолетная площадка.
— Темно! — поежился Костеров.
С ним трудно было не согласиться. Освещенный крейсер шел словно в вакууме. Ни одного огонька на берегу, ни одной звезды на небе. До берега было не больше мили, но он никак не давал о себе знать, и Кулагин сомневался, существует ли он вообще, или исчез как маркелин.
Крейсер сейчас отличная мишень, подумал кап — три.
Было свежо. Вахтенный у трапа был в демисезонной куртке, а Кулагин в кителе и быстро продрог. Но что — то удерживало его снаружи, неясное тревожное ожидание.
Когда распахнулась дверь ходовой, оба моряка вздрогнули.
— Сообщение от радиста! — доложил лейтенант Шестаков. — Есть не идентифицированный сигнал!
— Записать в вахтенный журнал! — приказал Кулагин. — Я в радиорубку!
Радиорубка располагалась чуть дальше в надстройке. Кап — 3 открыл железный люк, пересёк короткий тамбур и оказался в помещении связи, заставленном аппаратурой и завешенной листами с кодами.
Жестом остановил радиста, который хотел его поприветствовать.
— Что у тебя, Гапонов?
Ему не понравился вид парня. Его можно было охарактеризовать как ОШАРАШЕННЫЙ.
«Наверное, тяжко жить с такой фамилией? Кличка наверняка Гапон или поп».
Радист протянул Кулагину наушники, но тот приказал переключить на громкую связь.
Качество связи оказалось мразное. Рубку заполнил однообразный звуковой фон. Хоть сам шум был негромкий, словно некто (тот же радист) щадяще приглушил его, Кулагин готов был дать голову на отсечение, что он слышит тысячи если не миллионы голосов, вопящих во всю глотку. Крики не вызывали ужаса по единственной причине, что сливались меж собой в неразборчивую какофонию.
Ретранслятор из — за неспособности передать отдельные высокочастотные гармоники отчаянно фонил. На общем фоне многотысячных жутких криков временами прорывался совсем уж кошмарный голос, произносящий некие слова на неизвестном языке, который Кулагину опознать не удалось, хоть он и считал себя полиглотом. Нахватался за время плаванья по морям и весям.
Голос говорившего также плохо улавливался аппаратурой, на этот раз из — за чересчур низких частот. И судя по ломанному произношению даже неизвестного для человека языка, речь говорившему давалась с огромным трудом. Будто слова произносил либо пытался произносить не тот, для кого эти слова писались, и вообще даже не человек, а некий дикий и могучий зверь.