Головной убор синкретического божества на коммагенском барельефе – персидская тиара (фригийская шапка) – совмещен с атрибутом Гелиоса – солнечным нимбом. Подобная иконография Митры-Гелиоса обнаруживается за тысячи километров от Коммагены – на монетах греко-бактрийского царя Платона (II в. до н. э.), что еще раз говорит о распространенности в греко-иранском мире божественного синкретизма подобного рода[374]
. О том, что лучи тиары коммагенского божества являются атрибутом Гелиоса, может свидетельствовать изображение этого божества в виде колесничего на двух серебряных чашах III–II вв. до н. э., найденных в одном из курганов Боспорского царства[375]. В свое время С.Ю. Сапрыкиным была опубликована золотая пластинка из боспорского города Горгиппии, на которой было вырезано изображение солнечного божества в лучевой короне на колеснице. По мнению С.Ю. Сапрыкина, это местный аналог Митры-Гелиоса, полуиранского синкретического божества, игравшего весьма значительную роль при преемниках Митридата VI Евпатора в царской идеологии Боспора[376]. Вероятно, голова этого божества была вырезана на золотом медальоне из кургана близ хутора Элитного[377]. По-видимому, много черт иранского Митры включал в себя культ «Бога Высочайшего», популярного среди аристократии Боспорского царства в II–III вв. н. э. При раскопках гробницы боспорского царя Рескупорида II (211–228 гг. н. э.) в Пантикапее были найдены две золотые диадемы, на одной из которых – рельефное изображение царя на коне, получающего венок. На другой – сцена увенчания царя венком богиней Никой. По мнению В.Д. Блаватского и Г.А. Кошеленко, оба сюжета связаны с героизацией (обожествлением?) Рескупорида, который, фактически, отождествляется с «Богом Высочайшим» и приобретает черты Победителя и Спасителя[378].В раннесредневековую эпоху, в том же Пенджикенте, на стене одной из комнат храмового комплекса, была нарисована фигура солнечного божества без панциря, голова которого увенчивалась короной из солнечных лучей[379]
. На некоторых монетах парфянского царя Фраата IV (37–4 гг. до н. э.) чеканилось погрудное фронтальное изображение Митры-Гелиоса (или Гелиоса-Митры?) также в лучистой короне[380]. В свете приведенных аналогий следует признать неубедительным мнение А.В. Елешина, заключающееся в том, что Гелиос был введен в новый культ лишь в качестве связки между Аполлоном-Митрой и Гермесом, маркируя астральный апофеоз царя, при котором Регул (царская звезда) сливалась с солнечным божеством[381] (об этом см. далее: Глава 3. § 2). Ведь, как показано выше, солнечные лучи, расходящиеся в сторону от головного убора солнечного божества, ясно указывают на зримое присутствие Гелиоса в божественном образе[382].В свое время с подачи К. Хуманна и О. Пухштейна, которые одними из первых обстоятельно изучили святилище Нимруд-Дага, господствовала точка зрения, что фигура в зубчатой армянской короне на барельефе Западной террасы изображала Аполлона-Митру-Гелиоса-Гермеса. Исследования американского археолога Дж. Юнга показали, что фигура в персидской тиаре, озаренная солнечным нимбом на барельефе Западной террасы, как раз и являлась изображением означенного синкретического божества[383]
. По нашему мнению, это наиболее яркое проявление божественного синкретизма, когда два этнически неоднородных божества сливаются в одно – греко-варварское.Отдельно стоит остановиться на некоторых элементах костюма обеих фигур. К ним относятся спирально-трубчатые шейные гривны, скрепленные шарнирами, на концах которых – головы львов. Такой тип шейной гривны получил широкое распространение в Передней и Средней Азии, сибирских степях, в Северном Причерноморье в эллинистическое время. Аналогиями шейных гривен обеих фигур барельефа Западной террасы служат подобные украшения из Сибирской коллекции Петра I, датирующиеся последними веками до н. э.[384]
Ко II в. до н. э. относятся спирально-трубчатые гривны из кургана близ хутора Элитного на азиатском Боспоре[385]. Начиная с эпохи Фраата II (конец II в. до н. э.) спирально-трубчатые гривны появляются и как элемент костюма царей Парфянского царства, как об этом свидетельствуют монеты. Они изображаются вплоть до конца I в. до н. э., судя по монетам Музы и ее сына Фраатака[386]. Как считает М.И. Артамонов, родина подобных украшений – Малая Азия позднеахеменидского времени, откуда они распространились на обширные территории[387].