— За что? — печально улыбнулась кулинарша, — за то, что ты любишь Славу? Не смотри на меня так. Это уже ни для кого из нас не секрет. Ты прячешь чувство за показным негодованием и попытками скрыться подальше с его глаз, хотя последнее ты делаешь очень-очень неохотно. Ты думала, что за лето, вдали от города, всё это пройдёт, но… тебе кто-нибудь говорил, что иногда ты разговариваешь во сне? Плачешь и зовёшь то Славу, то Индаса?
Кира отрицательно помотала головой. Иногда она плакала, если судить по мокрой подушке. Но разговаривать? Да ещё и звать Индаса? А если это имя слышала мама, а то, неровен час, и папа с Сашкой? Одному Богу известно, что они могли подумать после этого…
— Райка растрепала, — догадалась Кира, — мы с ней спали в одной комнате… и вообще, какая тут любовь? Он меня то и дело дразнит, я в ответ огнём плююсь. Мы и десяти минут нормально не общались. Посмотри наконец, кто я — так, пигалица какая-то. И кто Слава…
Кира погрузилась в молчание. Разговор свернул на скользкую тему, которую она совсем не хотела развивать. Любовь. А не рановато ли? И если допустить самую ничтожную вероятность того, что она возможна — то как объяснить происходящее окружающим, прежде всего — своим домашним? Мама, может, и поймёт, а папа — вряд ли…
— Слава так и будет спать? — поинтересовалась Кира.
— Нет, — ответила Стешка, — электронаркоз стоит на таймере. Через часок он отключится.
— И что будет?
— Слава проснётся, и, может, мы поговорим с ним. Если, конечно, он снова не превратится в того… другого Индаса. Злобного и буйного. Хорошо, что тебя не было рядом во время приступа. Он такое говорил, что Хлоя долго думала — звать тебя или нет. А ты сама пришла.
— Слушай, а что там за бутылки у него дома нашли? Он что, доставал где-то самогонку?
— Нет. Хлоя говорит, что это пойло ему приносили Светоносцы. Это спирт, настоенный на каких-то инопланетных грибах с раствором, который дают при шизофрении. От этого пойла он становился легко восприимчивым к гипнозу и постоянно пребывал в помрачённом состоянии… так вот как-то. Хлоя говорила, что при таком состоянии Прогрессоры могли без помех подключаться к его нервам и хозяйничать в голове, как у себя дома.
Кира не всё поняла их этих слов. Тем более переданных через чужие уста. Она вывела лишь то, что Мирослав мог бы легко превратиться в идиота, если бы и дальше продолжил контакты со Светоносцами.
— Я надеюсь, — сказала она, — что однажды мне уже не нужно будет быть панцироносной. Я хочу быть просто человеком…
— Я тоже этого хочу, — призналась Стешка, — если меня изгнали оттуда, то на каком основании спустя столько лет лишают покоя? Но… вряд ли мы выберем покой, когда существует нечто, несущее гибель и нам, и всем другим. Желать при таком раскладе покоя — это то же, как жить в доме с оголённой проводкой и надеяться — небось не замкнёт…
— Значит, выбора у нас нет?
— Пока — нет, а что будет дальше — даже не знаю…
Подруги перешёптывались, беседуя о всяком и разном, не замечая, что времени до отключения электронаркоза остаётся всё меньше и меньше. Их разговор прервала серия тихих попискиваний на одной из панелей управления, и Стешка, заслышав сигнал, тут же повернулась к Мирославу и коснулась ладошкой его лба.
— Ну что? — сгорая от нетерпения, Кира подсела поближе.
— Должен проснуться, но каким он будет — не знаю… прежним, или…
Мирослав медленно открыл глаза и почти сразу различил в бледно-голубом свете Стешкино лицо. Немного дальше виднелось ещё одно лицо, и если бы не хорошо знакомые хвостики, струящиеся с головы за плечи, он вряд ли узнал бы вторую посетительницу.
— Ну как ты, Слава? — спросила Стешка.
— Я… — голос его был едва различим, — всё ещё парализован? Я точно ничего не натворил, когда…
— Ты мог навредить себе. Твоё лёгочное кровотечение…
— Я понимаю, — сказал Мирослав уже более отчётливо. Его всё ещё пугало ощущение «живой головы», ибо остального тела он не чувствовал. Совсем. Всякая связь спинного мозга с головным была отключена. На время.
— Скоро придёт Хлоя, — сказала Стешка, — она ещё не закончила первый допрос.
— Да, — Мирослав отвёл повлажневшие глаза на пустую стену, — не знаю как… почему это произошло… когда я смог пробухать «Панцирь»…
Кира шагнула вперёд, и он сумел разглядеть её лицо более отчётливо.
— Здравствуй, босоножка, — он едва заметно улыбнулся, — значит, я не ошибся тогда…
— Скрепка на воротничке, — сказала Кира, — этот воротничок до сих пор у меня.
— Вот так. А я теперь никто. Я сдал им всё, что только можно.
— Это делало ОНО, а не ты, — поправила Стешка.
— Что толку от этого… я внушил себе, что не буду искать никаких кристаллов, что могу делать всё, что угодно, что вам — ваше, мне — моё. Не пытайся меня утешить. Бесполезно. Я сам забил первый клин между нами. Они воспользовались этим…
Разговор был прерван появлением Хлои. Сопровождающие её девушки остановились у дверей, Кира со Стешкой были вынуждены оставить словесницу с пациентом наедине и вместе с подругами они поднялись в коридор к смотровому окну.