Панургово стадо

– Кричи, ребята: «режь публику!» «Режь публику» кричи! Жарь погромче! На пряники получите!

– Господин Полояров! Что вы глупости-то делаете! – обернувшись к нему, досадливо огрызнулся Хвалынцев; – или вам, в самом деле, угодно натравливать на нас полицию?

– А что же? Я – ничего! – осклабясь, оправдывался Ардальон. – Я их только добру учу, чтоб они «республику» кричали… Общественное мнение, знаете… Это ничего! это все пустое!

Между тем студенты снова собрались на университетском дворе. Когда они подходили к цели своего путешествия, то увидели, что на площади, между университетом и академией, уже был отряд жандармов. За университетом тоже стояли солдаты, спешно вызванные из казарм Финляндского полка.

Начальство пожелало объясниться со студентами через депутацию.

– Но ведь депутации запрещены самою же властью, самим правительством? – возразили на это желание.

– Все равно; высылайте депутатов.

Это «все равно» породило в толпе недоумение: как же, мол, так? час тому назад депутаты запрещены, через час опять дозволены; закон меж тем не отменен, а два представителя власти говорят «все равно, высылайте». «Да что же это такое? где же черта, которая отделяет границу закона от личного произвола? – роптали студенты. – Что же такое было самое сегодняшнее шествие, как не прискорбная необходимость, вследствие лишения старого права? И теперь, когда эта уличная демонстрация сделана, когда, того и гляди, можно было ожидать ежеминутной кровавой стычки с полицией и войском, стычки, в которой, пожалуй, приняла бы участие в ту или другую сторону толпа посторонних людей, – когда все это совершилось, вдруг два представителя закона и власти говорят „все равно, высылайте!“. В этом „все равно“ студенты явно увидели свою победу, свое торжество. Авторитет власти и закона был компрометирован этою непоследовательностью. Студенты уполномочили для переговоров бывшую редакционную комиссию и еще несколько других товарищей.

Объяснения депутатов с попечителем и столичными властями длились довольно долгое время. Толпа студентов на университетском дворе терпеливо ждала возвращения уполномоченных. К ней присоединилось много посторонних лиц: партикулярных и военных, моряков, медиков, юнкеров и воспитанников разных учебных заведений.

В это время на двор вошел седой как лунь адмирал, который приобрел себе всесветную почтенную известность своими учеными морскими путешествиями. Он шел мерными шагами, заложив руки назад, и смотрел на толпу. Толпа почему-то нашла его взгляд гордым и презрительным. Студенты встретили его смехом, а один из них, выступив вперед, назойливо обратился к нему шутовски-вежливым тоном:

– Ваше превосходительство! позвольте у вас попросить пaпироску! Ваше превосходительство, одолжите, пожалуйста, папироску! ваше превосходительство! а, ваше превосходительство! я прошу папироску! Я у вас прошу, ваше превосходительство! одну только папироску – не более, ваше превосходительство!

Студенты хохотали.

Старик внимательно поглядел на стоявших вблизи морских офицеров и, не сказав ни слова, пошел со двора.

Наконец появились депутаты. Толпа с нетерпением жадного любопытства бросилась к ним навстречу.

– Что? как? в чем дело? – раздалась со всех сторон перекрестная перестрелка тысячи вопросов.

– Господа! – объявили депутаты, – начальство поручило передать вам, что университет будет открыт 2-го октября.

– Браво! очень хорошо! Но зачем не сегодня? Зачем не сейчас? Мы требуем сегодня же! сейчас! сию минуту! без оттяжки, без разговоров! – раздались в толпе шумные замечания.

– А закрыт он пока, – продолжали депутаты, – как бы вы думали, для чего?

– Ну? ну?!

– Закрыт он пока только… для изготовления матрикул.

Толпа засмеялась. Натяжка этого объяснения была слишком очевидна. Сами студенты очень хорошо понимали настоящую причину закрытия.

– Библиотека и лаборатория будут открыты с завтрашнего дня, то есть с 26-го сентября, – передавали далее депутаты, – и никто из студентов арестован не будет. Нам дано честное слово в непременном исполнении этих обещаний…

Известие это было встречено одобрением толпы, но многие выразили недоверчивое сомнение.

– Засим мы передали попечителю и властям решение субботней сходки, – продолжали депутаты. – Мы объявили им, что студенты новым правилам ни в каком случае подчиняться не будут, и что если начальство не хочет отменить их, то пусть лучше не открывает университета, – а если начальство вздумает употребить старинную тактику, то есть по одному заставлять подписывать матрикулы, то студенты, конечно, подпишут их, но правил исполнять не будут, так как в этом случае согласие их будет вынужденное. На это начальство отвечало, что с него требуют, чтобы матрикулы были подписаны, а потому оно должно настаивать на исполнении этого, а там студенты могут делать, что хотят.

Эти слова были встречены точно так же взрывом самых шумных одобрений в одной части студентов, тогда как другая часть была недовольна таким ответом: она требовала безусловного уничтожения матрикул самим правительством.