Панургово стадо

– Что еще нового? – отрываясь от бумаг, спросил он Лесницкого.

– Все еще о Хвалынцеве, – оскаля короткой улыбкой свои зубы, поклонился управляющий.

– Ага! Прекрасно! в чем же дело?

– Францишек обещает полный успех. Говорит, человек стоит, чтобы призаняться…

– Что ж, тем лучше. Займитесь оба.

– Но… Тут есть одно обстоятельство… Маленькая любовь… Францишек по этому поводу делал уже свои наблюдения, справки многие собрал, нашел даже хороший случай познакомиться в гостинице с горничной этой особы, ну, и он полагает, что эту любовь надо бы как-нибудь устранить.

– А что так?

– Да так. Говорит, что может помешать успеху.

– Гм… Почему он так думает?

– У него свои соображения. Девушка эта любит, конечно, эгоистически, то есть прежде всего для самой себя и едва ли захочет жертвовать женихом для какого бы то ни было дела. А тот ведь думает жениться на ней. Стало быть, если позволить развиваться этому чувству, окончательно привяжется к ней, а она так и теперь уже, кажется, имеет на него влияние – ну, и тогда уж он погиб для дела. Да еще вдобавок у обоих в Славнобубенской губернии есть кой-какие именьица. А человек между тем, как есть, совсем подходящий; – жаль будет упустить! Францишек того убеждения, что необходимо, во что бы то ни стало, разорвать эту любовишку. И я думаю то же.

– Гм… Легко сказать: разорвать!.. Как же вы разорвете?

– Дело не невозможное, – пожал плечами Лесницкий, снова скаля большие, редкие зубы, – стоит влюбиться в другую. Оно, конечно, мудрено немного, потому – тут нужен и случай, и время. Но… можно найти и то, и другое. У нас уже есть свой маленький план, и если вы нам поможете, – даст Бог, – будет и удача.

– Вот как! Уж и план готов! – шутливо улыбнулся Колтышко. – Любопытно знать, в чем дело?

– Дело? Дело в графине Маржецкой.

Колтышко, откинувшись на спинку своего кресла, быстро вскинул взгляд на Лесницкого и поглядел на него пристально, внимательно и серьезно.

– Выдумка довольно оригинальная, – заметил он сквозь зубы, – но не слишком ли уж много для какого-нибудь студента?

– А как знать, чем может быть для нас этот студент? – пожал плечами Лесницкий. – Смотреть, как вы смотрите, так мы ровно никого не навербуем. Если уже решено раз, что москали в наших рядах необходимы – надо вербовать их, и чем скорее, чем больше, тем лучше. Кладите же начало!

– За мной дело не станет! – заметил Колтышко: – но… тут не я, – тут графиня. А что скажет графиня на это?

– А что же может сказать она, если дело потребует этого? – в свою очередь спросил он. – Неужели же вскружить голову юноше – такой трудный и великий подвиг, такая страшная жертва, на которую она не могла бы решиться? И, наконец, чего же стоит ей эта полезная шалость, и к чему она ее обязывает?.. Ведь только вскружить, – не более!

– М-м… да; это не дурно! – согласился наконец Колтышко. – Мы подумаем об этом.

– Э, Боже мой! о чем тут думать?.. Говорю, чем скорей, тем лучше, – махнул рукою Лесницкий.

И он принялся объяснять своему патрону кое-какие соображения относительно задуманного плана.

XII Дрессировка начинается

Только на другой день, в четвертом часу, Василий Свитка посетил, наконец, Хвалынцева. Он привез ему сак с бельем и необходимыми вещами, извиняясь тысячью хлопот и бездною дел в том, что не успел приехать ранее. Эта же тысяча хлопот помешала Свитке быть вчерашний день у Стрешневых. Он говорил, что сейчас только оттуда, что молодой Стрешневой не видал, так как ее не было дома, а видел только старую тетку, которую вполне успокоил насчет Хвалынцева, сказав, что он теперь вне всякой опасности, в благонадежном месте, но что некоторые, весьма важные обстоятельства требуют недальнего отъезда его из Петербурга на непродолжительное время, и потому-де Хвалынцев просит нимало не беспокоиться его отсутствием. Более сказанного Свитка, пока до времени, ничего не мог объяснить старушке, только просил ее передать все это Татьяне Николаевне и засим держать в секрете и его посещение, и сообщенные им известия. Старая тетка, по его словам, вполне успокоилась и даже послала свой поклон Хвалынцеву – «буде вы увидите его раньше».

Хотя всего сообщенного было слишком мало для Константина Семеновича – он ждал, что Свитка увидит самую Татьяну Николаевну и привезет от нее если не письмо, то хоть приветное, ободряющее, доброе слово – «но все же это лучше чем ничего», решил он; «по крайней мере, беспокоиться и опасаться не станут».

Уходя от Хвалынцева, Свитка внушительно предупредил его!

– Вам, вероятно, предстоит знакомство с Колтышкой, – сказал он, – так вы глядите, не выдайте ни словом, ни взглядом о закулисной стороне наших отношений и разговоров. Колтышко, предваряю вас, ничего не знает. Он ни во что не посвящен.

– Да ведь и я ничего не знаю, и тоже ни во что не посвящен, – возразил студент.

– Ну, все-таки теперь знаете неизмеримо более, чем он, поэтому – осторожность!

Хвалынцев мельком, недоверчиво взглянул на Свитку. В этих последних словах ему показалось что-то не совсем-то искреннее, что-то притворное.