Панургово стадо

– Дело идет! – компетентно и с видимым удовольствием подтвердил пан грабя. – Теперь гляди, душа моя, вот как: у меня – пропаганда сальонова, у Колтышки – литерáцька и наукова, Чарыковского – пропаганда войскóва, у Почебут-Коржимского – «между столпами отечества», так сказать, у тебя с этим Свиткой твоим – коммуны и нигилисты… А разные министерства, канцелярии, управления? А университет? а корпуса? а школы, гимназии, институты? – Охо-хо-хо!..

Еще Польска не згинэла
Пуки мы жиемы! —

запел он вдруг, прихлопнув в ладоши, и в два-три пáпрошелся мазуркой по комнате. – Тут и стадо сальонóве, и стадо наукове, и стадо войскове, а вшистко у купе – едне вельке стадо дуракове! Ха, ха, ха, ха! – весело заключил он – руки в карманы – грациозно поворачиваясь на одном каблуке, видимо, довольный эффектом последней фразы.

После обеда, в котором денщик Голембик показывал свое кулинарное искусство, пан грабя Слопчицький, развалясь в кресле и ковыряя в зубах с таким сибаритским видом, как будто он только что встал из-за Лукуллового пиршества, снова завел с поручиком разговор насчет прелестной вдовушки. Его ужасно интересовало: кто она? – Но Бейгуш с видом притворной скромности сказал, что он не имеет обыкновения называть фамилии тех особ, которые дарят его своею благосклонностью. Однако, через пять минут, увлеченный жаром своего рассказа и таким внимательным, даже приятельски завистливым участием друга Тадеуша, выболтал, что «моя –де Сусанна – это божество! вдова гусарского полковника барона Стекльштрома (полковника и барона он прибавил для пущей важности), что эта прелесть готова ему всем пожертвовать, что она влюблена в него без памяти, что вообще, это – добрейшее и благороднейшее существо из всех, каких он только знал на свете, существо, которое ни в чем не умеет отказывать, и вот доказательство: эти триста рублей, пожертвованные в пользу народного дела, но… одно лишь бесконечно жаль: москéвка!

– Так что ж, что москевка? – выпучил глаза Тадеуш.

– А то, что кабы не москевка, честное слово – женился бы сейчас же!

– А я бы на твоем месте и непременно женился бы! И чем скорее, тем лучше! – резонерским тоном заговорил пан грабя. – Если действительно, как ты говоришь, из нее веревки вить можно, да еще если к тому же эта добродетель ни в чем отказывать не умеет, а для тебя готова всем пожертвовать – я бы вот сию же минуту «к алтарю». К алтарю, сударыня, без всяких разговоров! И пусть себе Исайя ликует по-москéвську! Я тоже стану ликовать с ним вместе!

– Жениться на москéвке! – с пренебрежительной гримасой повел плечами поручик.

– От-то éще!.. «на москéвке»!.. Да я б на Юлии Пастране женился! – Абы пенéнзы!

– Да, но могу ли я связывать себя, когда отчизна не сегодня-завтра может потребовать меня к делу? – с видом благородного достоинства возразил Бейгуш.

– Ну, когда потребует, ты и развяжись.

– С законною-то женою?

– А хоть бы с перезаконной!.. Что ж такое!.. Кто мешает тебе в одно прекрасное утро пропеть романс: «Прощаюсь, ангел мой, с тобою!», сделать ручку и улыбнуться… А то и петь ничего не нужно, а просто втихомолку улетучился да и баста!.. «Ищи меня в лесах Литвы»… Штука-то простая!

– Ну, это, пожалуй, не так легко, как кажется!

– Чего там не легко! Что ж она, пойдет тебя разыскивать, преследовать через полицию, что ли? Погорюет две недели, и по доброте, общей всему Евину роду, постарается утешить кого-нибудь в одиночестве, и сама вместе с тем утешится, ну, и только!.. А пятьдесят тысяч, мой друг, это легко вымолвить, но не легко добыть. Пятьдесят тысяч по улицам не валяются! Ведь это – шутка сказать! – это триста семьдесят пять тысяч польских злотых!.. Ух!.. да это дух захватывает!

Пан грабя даже выскочил из своего глубокого, покойного кресла.

– Анзельм, – с решительным видом остановился он перед Бейгушем. – Если ты не женишься, это будет величайшая ошибка… Э, да чего там ошибка! Это будет пошлая, непростительная глупость с твоей стороны! Понимаешь?.. Я считаю тебя слишком умным и расчетливым малым, чтобы ты мог упустить такой клад! И именно вот на тот самый случай, когда, как ты говоришь, Польша призовет тебя к делу, что ж ты с пустыми руками пойдешь навстречу ойчизне?.. Э, брацишку! Драться на голодные зубы куда как скверно!.. Будем смотреть практически, будем предусмотрительны! Ежели бы, например, чего не дай Бог и чего, я уверен, не случится, но все-таки, положим, что ежели бы … Итак, ежели бы мы проиграли: имея в кармане деньги, всегда можно, при некоторой ловкости, удрать за границу и жить себе в Париже или в Швейцарии препорядочным образом, и работать сколько можно на пользу дела, а без денег что ты? Что предстоит тебе? – Вятка или Иркутск! И это еще самое легкое! Я, брат, человек прежде всего практический. Я сам подчас увлекаюсь и люблю помечтать о том, о сем, но… практики при этом никогда не забываю!

Бейгуш сидел, вытянув ноги, и молчал, не то колеблясь, не то соображая что-то.