Папа ушел

– А что ты раньше, не мог? – тетя заправила выбившийся локон в бигуди. – Сказать ей об этом надо было раньше.

– Тё-оть, – не отрываясь от монитора, усмехнулся я. – Ну, не смог я. Ведь он – мой отец.

– Отец, – фыркнула тетя. – На холодец.

– Знаю, знаю, – я отъехал вместе с креслом от стола. – И про то, что бросил нас с мамой, и про то, что ушел к этой стерве с пятого дома, у которой тогда у самой трое по лавкам сидело. И про алименты, которые не платил, и про то, как вы с мамой вдвоем меня вырастили, хотя было ой, как трудно.

– Трудно, – подхватила тетя. – А ты, что ж думаешь, легко? Когда ты болел два раза в месяц то бронхитом, то воспалением легких. А лечить тебя чем? А в больнице ночевали у твоей койки по очереди. Легко? А кобель этот в институте у себя штаны просиживал.

– Просиживал, – я обнял тетю, прижав ее голову к своей груди. – Я тебя люблю, тетя.

– И я тебя, – всхлипнула она. – Но, сказать надо было раньше.

– Сейчас ей позвоню, – я набрал мамин номер. – Алё, мам? Привет. У меня нормально. А у вас? Как там муж? Привет передавай. Не, не приеду. Сессия скоро. Тетя нормально. Контролирует меня. Нет, мы никуда не выходим, ни во что не вмешиваемся. А что Москва? Стоит? В пробках стоит? Ну, хорошо. Да, слушай, тут такое дело. Не знаю, как сказать. В общем, папа погиб. Неделю назад. Я в интернете прочитал список погибших на Майдане. Мам, ну не надо. Нет, не идиот. Зря ты так. Я горжусь тем, что у меня такой отец. Был.

Тетя тихо плакала, беззвучно зажав рот ладонью.

ЖЕНЬКА И ВЕНЬКА

– Ты не любишь меня? – она потянулась нежно, до хруста. – Я уверена.

– Какая ты, – он разжал губы, спекшиеся после ночи. – Уверенная.

– Да, такая, – она упруго соскочила с кровати. – Верю в себя.

– Уходишь? – он приподнялся на локте.

– Муж будет волноваться, – она натягивала колготки. – И так задержалась.

– А что ты ему скажешь? – он потянулся за сигаретами на полу.

– Не твое дело, – отрезала она.

– Не скажешь ему о нас? – он прикурил.

– А хочешь? – она озорно заглянула в его глаза.

– А ты? – ответил он вопросом на вопрос.

– Я очень хочу, – она упала на него, прижавшись всем телом. – Мало того, я хочу детей от тебя.

– Почему от меня? – он попытался отодвинуться.

– Потому, что ты – мой любимый медведь, – она терлась о него. – Такой большой. Я люблю твои руки.

– Только руки? – он попытался встать.

– Нет, – она целовала его грудь. – И руки, и живот, и …

– Тебе пора, – он попытался оттолкнуть ее.

– Наплевать, – ее  голос, приглушенный поцелуями, звучал так нежно. – Я хочу целовать твою сладкую кожу.

– Ты – маньячка, – он пытался вырываться.

– Да, – она лезла все глубже, шепелявя.

Он вошел в нее, ощущая каждой клеточкой своего тела ее вибрации. Она ответила ему глубоким вздохом, навстречу.

– У вас близнецы, – тетка в застиранном халате теребила его. – Мужчина.

– Что? – он очнулся, вырвавшись из оков сна.

– Андронова, ваша жена? – таращилась тетка.

– Моя, – он встряхнул головой, поежившись в жестком кресле.

– Двое у вас, мужчина, – прокричала медсестра ему прямо в ухо, как контуженному. – Мальчик и девочка.

ПРЕФЕРАНС

– Ты где был? – дым от приклеенной в углу рта сигареты заставлял слезиться глаза. Поэтому Кондрат щурился. – Отливал? Садись, ты на прикупе.

Кухня была наполнена дымом. Открытая форточка задыхалась от количества выкуренных сигарет. Трое толстых, измученных бизнесом, пацанов сидели вокруг небольшого стола, уставленного пепельницами, рюмками, бутылкой водки и нехитрой закуской. Канцлер замер у входа.

– Вы …. Чего? – он стоял, выпучив красные от бессонницы глаза. – Живые?

– Нет, б.., – хохотнул Штирлиц. – Мертвые.

– Ага, – подхватил Леха. – Мертвые, от водки.

– Пацаны… –  Канцлер присел на пустой стул. – Вы все умерли.

Ответом ему был дружный хохот. Кондрат смеялся, отфыркиваясь, расплевывая вокруг слюну. Штирлиц согнулся вдвое. Леха мерно бился головой о стол.

– Вы не догоняете? – Канцлер поднял руку вверх, как оратор в древнем Риме, успокаивая толпу. – Я был на ваших похоронах.

Пауза повисла над столом, смешиваясь с сигаретным дымом.

– Ты? – первым очнулся Кондрат, затушив сигарету. – На каких похоронах?

– Да на твоих! – эмоционально ответил Канцлер. – Знаешь, сколько народу пришло?

– Сколько? – Кондрат машинально вытащил сигарету из полупустой пачки.

– Тыщи полторы.

– Да, ну?

– Ну, да!

– Да, ты гонишь! – Штирлиц нервно хохотнул, затягиваясь. – Пощупай нас. Мы – живые.

– Хочешь выйти за пределы этой кухни? – Канцлер взял сигарету из пачки, лежащей на столе. – Попробуй.

– И попробую, – заволновался тот. – Тем более, пора домой. А то Светка будет волноваться.

– Не будет, – успокоил его Канцлер. – Светка ходит на твою могилу каждый месяц, и зимой, и летом.

– Слушай, ты, – Леха попытался дотянуться до отворота пиджака Канцлера. – Я тебя знаю всего два месяца, в отличие от них. Поэтому, легко набью тебе лицо.

– Ти-ише-е, – Канцлер попытался вырваться из железной хватки. – Не веришь, сходи – отлей.

– И пойду.

Леха вышел из кухни. Вернулся через минуту.

– Дайте ключ.

– Какой ключ, – Штирлиц выгнул брови. – От чего?