Папина дочка

Встала со стула, прошлась по комнате, сильно припадая на одну ногу и состроив на лице страдальческую мину. Да, это у нее получится, кажется. Тем более опыт есть… Помнится, в седьмом классе на физкультуре так подвернула ногу, что неделю ходить не могла. А на щиколотку тугую повязку делали – плотные такие бинты… Да, точно! Надо завтра в аптеку пойти и купить такие бинты, обмотать ими щиколотку. И тогда можно будет звонить Пашке…

А вдруг он не придет, а пришлет Наталью Петровну? Хотя… Она же говорила, что в дом отдыха собирается! Отпуск у нее, целых десять дней дома не будет! Вот это отлично, это, можно сказать, удача… Когда она уезжает? Кажется, в понедельник?

Во вторник вечером она уже звонила Павлу. Он взял трубку, проговорил довольно вяло:

– А, это ты, Танюха… Привет… Ну как твои дела? Мама говорила, ты в институт поступила?

– Да, Паш… Поступила… Да…

– А чего голос такой убитый? Не рада, что ли?

– Да я рада, Паш, рада… Только я ногу вчера сильно подвернула, ходить не могу. Так больно…

– Бедная, бедная Танюха… И как же тебя угораздило?

– Да сама не понимаю… Спускалась по лестнице вниз, и вдруг нога будто сама собой подвернулась, представляешь? Сначала ничего было, а утром уже и встать не могла… Хорошо, у бабушки эластичный бинт нашелся, вот перевязала ногу сама… Кое-как… Теперь сижу, с дивана встать боюсь – так больно!

– Что, даже по квартире передвигаться не можешь?

– Не-а. Сижу голодная. Надо бы как-то до кухни доковылять, хоть чаю себе сделать, а мне даже думать больно, что с дивана вставать надо… До туалета недавно допрыгала – чуть не умерла. Потом сидела, ревела…

Тата рассказывала все это так, будто и сама верила в свое несчастье. И щиколотку, обернутую эластичным бинтом, гладила пальцами осторожно, словно боялась причинить себе боль. И даже всхлипнула в трубку очень выразительно – для окончательной достоверности. А Павел тут же отреагировал так, как и должен был отреагировать:

– Я сейчас приду к тебе, Танька! Дверь сам открою! Ты вроде у нас ключи свои оставляла, правильно?

– Да… Они на гвоздике в прихожей висят. Вместе с вашими запасными ключами.

– Понял, найду… Ну все, жди! Я быстро…

Положив трубку, Тата метнулась к зеркалу, чтобы проверить, как выглядит. Надо, чтобы правильно выглядела – и лохмато-всклокоченно, и в то же время чтоб глазу приятно. То есть Пашкиному глазу – мужскому…

Услышав, как в дверном замке ворочается ключ, метнулась обратно, легла на диван, не забыв возложить «больную» ногу на подушку. Вроде того – давно так лежит. И щиколотка толсто обмотана эластичным бинтом, как будто и впрямь шаром опухла.

Пашка вошел, сел рядом с диваном на пол, присвистнул слегка:

– Эк тебя угораздило, подруга… Ну ничего, сейчас я тобой займусь. В туалет хочешь?

– Нет… – смущенно отвернула лицо к стене Тата.

Вовсе ей не хотелось портить «туалетом» Пашкино заботливое вдохновение. А может, и зря… Может, он бы ее в туалет на руках отнес. А она бы трогательно обвила его шею руками, постанывала бы в ухо…

Она и сама не знала, откуда в ней взялась такая актерская прыть. Наверное, от уверенности, что все в этой жизни должна добыть сама. Что помощи ждать неоткуда… Вернее, сама от всякой помощи отказалась. Вот если бы папа был жив и был рядом… А если его рядом нет, значит, и никого больше не надо. Ну, кроме Пашки, конечно…

Потом все закрутилось, как она и придумала. Пашка подсуетился на кухне, принес ей на подносе яичницу и чашку сладкого чая. Сел рядом, проговорил виновато:

– Прости, Танюха… Я ничего, кроме яичницы, готовить не умею…

– А я люблю яичницу, Паш. Спасибо тебе. Не дал умереть голодной смертью.

– Да ты ешь, ешь…

– А ты не уйдешь? Побудешь со мной, да?

– Конечно, побуду. Мне сегодня торопиться некуда. Я весь твой, Танюха. Распоряжайся мной, не стесняйся… Только давай телик включим, ладно? Сегодня ж футбол…

Вместе посмотрели матч, и она даже старалась проявить нужные эмоции, будто очень увлеклась игрой. После матча снова пили чай – Пашка сделал на кухне бутерброды. Болтали о том о сем.

Когда за окном стемнело, Пашка глянул на часы, проговорил тихо:

– Поздно уже, Танюх… Спать пора… Тебя на кровать с дивана перенести?

– Да… Перенеси, Паш.

Он осторожно взял ее на руки, понес в спальню. Она обвила его шею руками, прилежно стонала «от боли». Пашка приговаривал ей в ухо:

– Тихо, тихо, Танюх, потерпи… Пришли уже… Давай устраивайся, а я домой пойду. Завтра утром снова приду…

– Нет, Паш, не уходи! – приподнявшись в подушках, жалобно потянула она к нему руки. – Останься, Паш!

– Да ты чего, Танюх? Как маленькая, ей-богу…

– Ну пожалуйста… Мне так больно… Так страшно одной… Пожалуйста, Паш! Не уходи…

– Да ладно, останусь… – пожал плечами Пашка. – В гостиной на диване лягу… Ты только скажи, где и что взять постелить…

– Нет, ты рядом со мной полежи! Пожалуйста! Я засну, тогда и уйдешь… Когда ты рядом, и нога меньше болит почему-то…

– Да? Ну ладно… Как скажешь… Рядом так рядом…