Пара для пай-ри (СИ)

   А вот жена показалась уставшей, поникшей, словно выпитой какой-то хворью. Наверное, в самом деле занедужила.

   Михеевна усадила детей, выдала им сластей из запасов, которые прятались для внуков, и словно через силу включилась в застольную беседу.

   И пусть зимняя ночь сжимала коттедж в тисках мороза, снова выл ветер, бренчал чем-то по крыше, а мертвое одиночество пустого поселка навевало мысли о последнем приюте, в печном тепле при ярком свете было как у Христа за пазухой.

   -- Что ж вы тихие-то такие? - спросила Михеевна девчонок. - Наши бы сейчас весь дом перевернули. Шоколадки не любите?

   Девочки в самом деле не тронули угощения, сидели тихонько, прислушивались к разговорам, о сути которых Кузьмич не мог вспомнить через минуту.

   -- Пойдем, я вас уложу. Наверное, намерзлись и устали, -- предложила Михеевна. - А завтра утром будем курочек кормить. Еще у нас козочка есть и поросятки.

   И повела детей наверх в комнатку без окон, где невестка Любка намеревалась устроить на хрен никому не нужную гардеробную. Лешак называл это помещение чуланчиком.

   К столу Михеевна так и не вернулась, поди, завалилась спать. Кузьмича такое пренебрежение обязанностями хозяйки не рассердило, тем более что Маша бодро засновала у стола, заново поставила на плиту чайник, сложила грязную посуду в таз и залила водой.

   Только Лешак вызвал беспокойство: опрокидывал стопку за стопкой и не пьянел, только говорил все громче и злее, будто нарывался на ссору.

   -- Вот смотри, Кузьмич, у тебя в роду одни мужики: трое братьев, трое сынов, трое внуков. Так? А что это значит? - спросил он ни с того ни с сего.

   -- Что значит? - удивился Кузьмич. - Ну, так судьба распорядилась.

   -- А вот и нет! - рявкнул Лешак. - И ты мне на уши лапшу не вешай. Это значит, что кто-то из вас... колдун!

   Кузьмич аж затрясся от смеха. Но не от дурацких слов Лешака, а от его вида: глаза выпучены, нижняя губа значительно выпячена, кривой палец с желтым выпуклым ногтем обличительно направлен в сторону Кузьмича.

   -- Ну и кто из нас колдун? - спросил он. - Я или внук шестимесячный? А может, Валерка? Средний, который защитился по этим, как их... болезням от гормонов. Или Стёпка - поди, днюет и ночует в своем автосервисе, колдует, чтобы я на его деньги третий год достраивал дом.

   Рука Лешака упала на стол.

   -- Маша сказала, что ты колдун и все можешь: и метель наслать, и пожаром спалить что угодно, -- ответил сторож и склонил кудлатую голову.

   -- И зачем мне это все нужно? - спросил опешивший Кузьмич.

   -- За тем, что ты зло ходячее, -- невнятно ответил сторож.

   Кузьмич хотел ругнуть его: или не пей больше, или молчи, коли перебрал. Но не произнес ни слова. Волглая рубаха Лешака порозовела у сердца.

   -- Михеевна! - негромко позвал Кузьмич. - Подь-ка сюда!

   Лешак, подвыпив, частенько увечился. Врачевала его отзывчивая и сноровистая Михеевна.

   Жена не откликнулась. Да и Маши почему-то рядом не оказалось.

   Кузьмич раздраженно передвинул на край плиты пронзительно верещавший чайник, прошел в чуланчик. Девчули лежали, закрыв глаза. Их личики были белее снега на цветастых наволочках. Кузьмич сердито затопал в другие комнаты, поднялся на второй этаж - Михеевну как корова слизнула.

   Кузьмич никогда не переживал такого странного ощущения, словно потерялся в доме, отстроенном своими руками. Куда подевались эти несносные бабы?!

   Он спустился к Лешаку, который криво завалился на стол. От тряски за холодное, твердокаменное плечо сторож рухнул на пол.

   -- Михеевна! - во всю мощь легких рявкнул Кузьмич, снова побежал искать жену, снова заглянул к девчонкам.

   Они проснулись и уставились на него глазами, розовато светившимися в полутьме.

   -- Мы бабушку под топчан положили, -- прошептала старшая.

   -- Чего-чего? - не понял Кузьмич.

   Дородная Михеевна никак бы не поместилась между полом и низкой тахтой, да и с какой стати... Кузьмич прогневался не на шутку, но заметил край теплого стеганого халата. Нагнулся, крякнул и дернул за подол любимую одежку Михеевны. Легко вытащил халат, за которым потянулись какие-то тряпки...

   Бог ты мой! Это не тряпки, а сморщенная кожа! С крашеными волосами, которые в молодости были рыжими, мягкими, вьющимися. А кольцо, которое он подарил жене за третьего сына, прежде впившееся в палец жены, легко соскользнуло с полоски кожи и синего ногтя.

   Не может быть... Этого просто не может быть!

   Кузьмич выпрямился. Грудь разрывали барабанные удары сердца. Перед глазами плясали черные молнии. Только слух не подвел, и до Кузьмича донеслось:

   -- Не сердись, дедушка!