Пара для пай-ри (СИ)

   Кузьмич медленно вышел из чуланчика. В тесной, заставленной вещами полутьме остались его прежняя жизнь и неведомая, неотвратимая опасность. Он не боялся повернуться к ней спиной - пусть накинется и сожрет вместе с костями и кожей, покрытой афганскими шрамами, следами травм и трудовыми мозолями. На кой черт ему теперь весь мир и он сам, если больше нет Михеевны?.. Да нет же, она где-то в доме. Обязательно должна быть в доме - в просторном подвале, в одной из хозяйственных пристроек. А все, что он видит, -- обычные галюны. Или всему виной паленка, на которую можно нарваться и в магазине. Сейчас он со всем разберется. Начнет с Лешака и Маши. Найдет настоящую Михеевну, а вовсе не пустую кожу, защитит ту, с которой столько пережито радостного и горестного.

   А если...

   Тут Кузьмич вдруг повернулся и, жмурясь от слез, молвил спокойно и ласково:

   -- Даже не думал сердиться.

   И захлопнул дверь чуланчика, с силой вывернув ручку. С той стороны брякнула о пол вторая часть самодельного запора. Все, посидите, внученьки самозваные, взаперти. Дедушке еще кое-что нужно сделать.

   В кухне он перевернул тело Лешака, расстегнул его рубашку. На синюшной груди, покрытой седым волосом, бугрилась язва. Ее багровое дно пульсировало.

   Кузьмич застыл. Ему однажды пришлось видеть такую рану. У самого себя. Лет десять лечился у врачей, трех знахарок сменил, пока язва исчезла. Но у Лешака-то она откуда? Скорее всего, сторожа поразила какая-то зараза. Да где же эта чертова Маша? Вся свистопляска началась с ее появлением в поселке. Видно, зафаршмачила Лешака с какой-то целью. Ее ублюдочные дочки расправились с Михеевной. А сама она... Поди, отправилась искать жилые дома, губить людей.

   Кузьмич еле отыскал мобильник. Скорее, скорее набрать номер еще одного мужика, оставшегося зимовать на даче! Предупредить, чтобы не впускал Машу, кем бы она ни была.

   Трубка откликнулась голосом внука:

   -- Деда! А мы только ехать собрались к тебе. Папа машину греет.

   Связь прервалась.

   Как же так? Собрались ехать посреди ночи, ребенка подняли... Кузьмич проверил исходящие звонки. Он точно набрал Петрова Гриху. А вовсе не внука. Что творится-то?

   Не вовремя отключившийся мобильник полетел в угол. Кузьмич схватился за голову. Похоже, он свихнулся. Или перевернулся мир. Ничего, скоро приедет сын, найдет безумного отца, поможет. Главное - продержаться. Не натворить чего-нибудь. А вдруг это он сам в беспамятстве грохнул Лешака? И жену, и эту... гостью Машу?! Видывал же приступы умопомешательства ещё в армии, когда человека рвут на части внутренние бесы, и он начинает палить в белый свет, который кажется ему черным... А уж в Афгане... Про Афган лучше не вспоминать.

   Кузьмич прислушался: на втором этаже тихо. А если он и девчушек?.. Нет! Нет! Никакие бесы не смогли бы заставить его тронуть детей. Никакие! Кузьмич взвыл и саданул себя кулаком в лоб. Удара не почувствовал. Значит, все вокруг - вроде сна. И ему лучше замереть, слиться с пустотой и тишиной дома.

   А как же Петровы и ещё две семьи на соседней улице? Стоп! Он же решил не дергаться, пока не явится сын.

   -- Не дергайся! - сказал Кузьмич самому себе и поразился, каким слабым и дребезжащим оказался его голос.

   Да он и не пошевелится, не двинется с места. Ну разве что посмотрит с чердака, как там все у Петровых, горит ли свет в доме, нет ли какого переполоха. Может, лучше не дожидаться помощи, а сбегать до соседей? Рассказать о беде, которая с ним приключилась. Нет, лучше сначала оглядеться.

   Кузьмич прикрыл глаза рукой и осмотрел кухню. Лешак на полу... Прости, брат, если что... Он поднялся, не ощущая прежнего дискомфорта в натруженных больных суставах, поднялся по лестнице и задержался на площадке второго этажа. Тихонько позвал:

   -- Михеевна!..

   Прошел к комнатке, где запер девчонок, постучал в дверь:

   -- Эй, как вы тут?

   Ему ответил тихий, без эмоций, голос Михеевны:

   -- Выпусти, дурень! Долго мне тут сидеть?

   Кузьмич недоверчиво покачал головой: настоящая Михеевна уже крыла бы его на чем свет стоит, пинала дверь, грозила психушкой. А вовсе не шептала, будто ее придушили.

   Кто-то из девчонок сказал:

   -- Дедушка, выпусти. А то мы сами выйдем. Или мама придет.

   Кузьмич в тон ответил:

   -- Сейчас-сейчас. Только вот посмотрю, где ваша мама.

   И быстро, бесшумно, как летучая мышь, кинулся к люку на чердак.

   Кромешная темнота разила краской и стройматериалами. Острый запах немного разогнал дурман в голове, и Кузьмич прильнул к смотровому окну.

   На участке празднично посверкивали сугробы в свете фонарей вдоль дорожки. "Ах ты черт, не выключил! Электричество-то нынче в копеечку выходит..." -- побранил себя Кузьмич. Он глянул через низкие крыши ближних соседских домиков на другую улицу, где было жилище Петровых. Они тоже устроили иллюминацию. Кузьмич облегчено выдохнул и удивился тому, что изо рта не вырвалось облачко пара. Чердак не отапливался, но холод был неощутимым, точно сам Кузьмич теперь был ровней лютому минусу. "Градусов тридцать, не меньше", -- прикинул он, глядя на луну, короны света вокруг плафонов уличного освещения.