Парад Солнца (ЛП)

Она решила, что, скорее всего, причиной послужило прошлое Малфоя — и прикосновение к метке оттолкнуло его из-за того, кем являлся он сам, а не из-за того, кем была она. Гермиона замечала, как он пялился на шрам, словно хотел выжечь кожу, лишь бы только превратить его во что-то иное. И тут ей пришло в голову, что прощение Драко Малфоя давалось ему тяжелее, чем ей. Особенно когда он оставался наедине с последствиями своих неправильных решений, поступков, совершённых согласно извращённой парадигме, навязанной родителями. Последние несколько месяцев заставили Гермиону взглянуть на Малфоя, минуя всю шелуху, но, возможно, живя с этим, только её он и мог видеть.

Может, он вспомнил о том, как сильно облажался, и решил, что целуясь с ней, лишь усугубляет ситуацию. И Гермионе совсем не нравились такие мысли, потому что как бы там ни было, она… Если она по-прежнему хотела с ним целоваться, — и плевать, что там нащупали пальцы, — то и у него с этим не могло быть никаких проблем. Ей потребовались месяцы, чтобы увидеть этот шрам и осознать: это то, кем Малфой пытался стать, кем стать не смог, кем стать не захотел, и кем не был. И раз уж Гермиона смогла это сделать — магглорожденная, сражавшаяся на войне, его старый школьный недруг, то и он должен был это понять. Она не хотела, чтобы при взгляде на неё он видел свои ошибки. Не желала быть таким человеком, по крайней мере, сейчас, по крайней мере, после того, как поняла, узнала и простила.

Сердце всё ещё бешено стучалось, живот скручивало, а в голове роилось множество мыслей. Особняком стояли две. Гермиона хотела поцеловать Малфоя и хотела, чтобы он знал: если он её поцелует, это нормально. Существовал лишь один способ убить двух зайцев махом, поэтому она подалась вперёд, чувствуя в груди страх, удерживаемый одной только решительностью.

В мире, где царит время, человек не всегда выбирает верный момент. Так и не открыв глаз и не убрав руки, Малфой отвернулся как раз тогда, когда Гермиона решила действовать, и она прижалась губами к его уху. Она скользнула нижней губой по мочке, и они оба неловко замерли. Гермиона чуть подалась назад, разрывая прикосновение, и тяжело выдохнула, потревожив капли на его челюсти. Отлично. Отлично. Она пошла на такое и ткнулась в ухо. Это должен был быть тот ужасный момент из юности, который имел место давным-давно и над которым она теперь посмеивалась с друзьями. Вместо этого она…

Малфой повернулся и впился в неё глазами. Он почти сливался с окружающим их морем — серые радужки, светлая кожа и волосы, — но губы у него были красными. Красными, влажными и… От столь неловкого поцелуя Гермиона залилась румянцем, не зная, что теперь делать: то ли уплыть на берег, сохраняя остатки достоинства, то ли храбро рискнуть. Она выбрала второе — отступления ей всегда удавались плохо. Зато Малфой был дока по этой части, и она решила, что вот сейчас-то он и сбежит. Может, одарит её заодно каким-нибудь знакомым взглядом, а не тем, которым сверлил сейчас.

Гермиона пришла к выводу, что если уж ей надо что-то делать — очередной шаг после промаха с ухом, неправильно подгаданным моментом и тяжестью в груди, которая всё никак не желала рассасываться, — то лучше это делать сейчас. Прежде, чем они погрузятся в молчание и нынешний момент не оставит никаких хороших воспоминаний. Так что она схватила Малфоя за руку и притянула к себе; его взгляд перестал метаться по её лицу и прикипел ко рту. Под таким пристальным взором Гермиона прикусила губу, что выглядело, наверное, не слишком соблазнительно, но такова уж была сила привычки — Малфой смотрел на неё, не отрываясь. Он придвинулся ближе, так, что их носы опять соприкоснулись, и поднял глаза.

Гермиона снова стиснула его опущенные руки — пальцы дрожали, и она не понимала почему. Напряжение, вынужденное бездействие, когда хотелось двигаться, или то, как смотрел на неё Малфой, заставляло дыхание сбиваться. Она склонила голову, прикрыла веки и поцеловала его. Касание уголка рта, скольжение губами по губам — и вот она уже крепко прижалась к нему.

Гермиона думала, что Малфой может застыть статуей, чудесным образом не затонувшей. Может отстраниться, и тогда она не станет настаивать. Может засомневаться, стоит ли отвечать. Но Драко Малфой её удивил.

Одна его рука, скользнув по её щеке, запуталась в волосах, вторая снова оказалась на спине. Малфой с жаром ответил на поцелуй. Набросился на её рот; ладонь обхватила затылок, губы тянули, посасывали, терзали. Он притянул Гермиону ближе и крепко прижал к себе — так, что между телами не осталось даже воды.

Гермиона часто дышала, но кислород, казалось, не поступал в лёгкие; одной рукой она обвила его шею, а второй стиснула предплечье. Малфой обнял её, втянул в рот её нижнюю губу, обвёл языком изгиб. Гермиона не смогла сдержать одобрительных стонов, и Малфой приподнял её повыше — рука скользнула по её спине, задирая футболку. Она обхватила его лицо ладонями, провела языком по его губе. Малфой приоткрыл рот, но не дал перехватить инициативу: наклонив голову, он жадно поцеловал Гермиону.