Она сердито посмотрела в его направлении — за время их краткого совместного пребывания она обнаружила, что каким бы засранцем Малфой ни был, он становился совершенно невыносимым, когда страдал от боли или усталости. Сейчас же он мучился и тем, и другим, и Гермиона начала пересматривать своё мнение по поводу падения с дерева и превращения в чью-то еду — лишь бы только сбежать от него.
— Я…
— Почему ты остановилась? — его голос прозвучал зло. — Ты могла рвануть и убежать, особенно, если бы оно занялось мною. Но ты остановилась и решила драться с, судя по звукам, гигантской тварью при помощи кинжала и — твою ж мать! — пера.
Гермиона поёрзала, кора теперь впивалась в новый участок спины — по крайней мере, в тот, который не царапала последние двадцать минут.
— Ты не мог убеж…
— И что? Какая разница, что я не мог, если могла ты? Грейнджер, не втюхивай мне своё дерьмо «такая уж я есть». Мне нужен правдивый ответ.
Гермиона свела брови, не понимая, к чему Малфой клонит и почему так сердится.
— Это и есть правдивый ответ. Малфой, у меня есть сердце. Не то, что просто бьётся, а то, что чувствует — слыхал о таком? Будь ты Волдемортом, я бы бросила тебя на съедение тут ж…
— Но я Пожиратель Смерти, помнишь?
— На словах, а не на деле, и мы оба об этом знаем. Разве ты смог убить Дамблдора? Убил кого-то из моих друзей? Или это ты пытал меня в своём доме? Пытался убить нас в Выручай-комнате? Будь это так, всё бы было иначе. Ты…
— Но я привёл Пожирателей в Хогвартс. Я почти прикончил его — и уж поверь мне, приложил все усилия. Грейнджер, а как же все те разы, когда я задевал твои чувства? Как насчёт того, что я рассказал им в своём доме, кто вы такие, наложил Империус на Розмерту и… Ну, Кэти Белл не должна была прикос…
— Не знаю! — рявкнула она чересчур громко. — Зачем…
— Не ты ли гнобила меня за мои плохие поступки и мою ненависть к грязнокровкам…
— Малфой, существуют разные уровни зла, и лишь нескольких людей я бы смогла бросить на смерть. Мне не нравишься ни ты, ни твои поступки, ни то, что ты за человек, ни тот факт, что ты можешь ненавидеть…
— Тогда зачем? — закричал он, и это вышло действительно громко — они оба замерли, а Гермиона даже задержала дыхание, прислушиваясь к звукам. — Вы что, кайф ловите от того, что выносите мне мозги? Вы…
— Ты говоришь о Гарри? Когда он тебя спас? — она неверяще усмехнулась. — Что с тобой, Малфой? Жажда смерти? Предпочёл бы, чтобы мы оставили вас двоих там? Вы…
— Грейнджер, очевидно, что я дорожу своей жизнью, — мрачно перебил он, — в противном случае я бы не сидел на дереве посреди ночи или не пытался бы убить директора.
Она смотрела в его сторону, впившись пальцами себе в спину и упёршись головой в ствол.
— Так это правда? То, что Волдеморт угрожал убить тебя и твою семью, если ты этого не сделаешь?
Малфой молчал долго — за это время семьдесят две капли дождя успели соскользнуть с листьев Гермионе на кончик носа.
— Насколько далеко ты готова зайти ради своей семьи? Ты бы убила Тёмного Лорда ради своих родных?
— Волдеморта, — медленно поправила она. — И да, если бы могла. Я бы в любом случае попыталась. Но Дамблдор не Вол…
— Грейнджер, не смеши. Для нашей стороны Дамблдор был тем же, кем для вас Тёмный Лорд. Лидером, самым могущественным волшебником, которого надо было устранить.
— Но Дамблдор никогда никого не убивал. Он…
— Не погиб от моей руки. Грейнджер, это сродни зельеварению. Для наших родителей мы подобны зелью. Они добавляют то и это — они знают, кем ты должен стать, во что обязан верить. Поэтому они берут те ингредиенты, что приведут к этому результату, отмеряют нужное количество того, что им требуется, и бросают в тебя. Но они не представляют, что именно творят, правильно ли поступают — просто ничего лучшего им не известно. И вопреки всем стараниям мы редко когда соответствуем ожиданиям. Как бы там ни было, всегда найдутся люди, которые будут ненавидеть то, кем или чем ты являешься — твою кровь, плоть, разум.
Мы представляем из себя некую нестабильную совокупность ингредиентов, и если повысится температура или что-то пойдёт не так, мы взорвёмся. Взорвёмся или испортимся — и ничего не получится. Но всё гораздо хуже, потому что мы не зелья, мы люди. Мы подвержены внешним влияниям, которые нельзя проконтролировать и которые всегда вступают в конфронтацию с другими силами. Поэтому когда в нас попадает какой-нибудь иной ингредиент, нейтрализуя или катализируя компоненты, зелье может полностью измениться, но этикетка при этом останется той же. А от варева по-прежнему ожидают того, для чего оно и было предназначено. Понимаешь?
Гермиона смотрела вниз в темноту, на свои руки, лежащие на сумке, и внимательно прислушивалась, словно Малфой продолжал говорить.
— Но если зелье изменилось, оно не в состоянии совершить то, для чего предназначалось. Оно…
Она осеклась, не зная, то ли ей послышался шорох его одежды, то ли Малфой произнёс «именно». Они оба замолчали.
6:53