Парадигмы субъектности

Тьюринг подхватил эту идею Витгенштейна и создал своего квази-субъекта — алгоритмизируемую машину. Может ли машина мыслить? В системе Тьюринга — запросто. Для этого всего только и надо, чтобы мы не могли отличить эту машину от человека по тому, что она говорит. Мне кажется, у Тьюринга было какое-то странное отношение к людям, может быть, ему казалось, что они роботы, которые только кажутся ему людьми? Такое бывает при шизофрении. В общем, он стоял на такой точке зрения, что сознание и субъектность тождественны мышлению и о том и о другом можно сделать только внешнее заключение, а значит — неточное. В философии сознания это называется «скептическая посылка». На ней Деннет основал свою идею об интенциональной установке.

Против теории понимания Тьюринга возмущенно протестовал Серль. То есть у Тьюринга вообще не было никакой теории понимания, у него было чисто внешнее поведение, но должна ли какая-то быть? Можно ли построить модель субъекта, который говорит, но не понимает? Серль чувствовал, что в философии второй половины 20 века все идет именно к этому (а это он еще не соприкасался с развитием ИИ). Известнейший аргумент Серля, точнее, картинка-иллюстрация нелепости идей Тьюринга — «китайская комната». Все ее знают — человек, не знающий китайского, но имеющий инструкции, то есть алгоритм, как реагировать одними иероглифами на другие иероглифы. Он говорит, не понимая. Обратим внимание, что аналог всего мозга здесь — вся комната, так что нельзя сказать, что не понимает мозг — не понимает сидящий внутри мозга человечек. То есть Серль, сам того не желая, воспроизводит картезианскую парадигму с призраком в машине (помним самое начало курса, как Декарт пишет: Я пущу мысли на самотек, а потом разверну их). Но мы охотно соглашаемся с Серлем, что понимание должно происходить на уровне именно этого внутреннего человечка, а не внешнего оперирования словами.

Речь без понимания может встречаться и в жизни. Она носит название вербализма. В определенном смысле «языковые игры» без полного понимания нередки и в обычном употреблении языка. Например, все русские философы знают предложение «глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». Если спросить у человека: «Какова куздра? Что она делает?» — он ответит: «Она глокая и курдячит». Он, безусловно, ответил правильно. Он понял вопрос и понял, что надо ответить. Но разве мы можем сказать, что здесь было полное понимание, если значения слов куздра, глокая и курдячить остаются неизвестными? Это наш отечественный аналог китайской комнаты Серля: обмен словами согласно алгоритмам без понимания смысла.

Что касается вербалистов, то их имеется довольно широкий спектр. Некоторые, у которых только есть наклонность к этому, великолепно устраиваются там, где можно и нужно много говорить. Это люди с некоторым количество мыслей и большим количеством слов. Они говорят обычно не «почему», а «зачем», и в этом смысле их речевое поведение очень хорошо описывается прагматичным бихевиоризмом. Лучший пример будет опять студент-философ на экзамене: как он решает, что ему говорить? Скорее всего, он постарается сказать то, что хочет от него услышать экзаменатор. Самому размышлять над проблемами при этом ему не нужно. Он даже и не понимает, как это делается. В его мире существуют только слова о философии, но не сама она.

Тяжелые вербалисты — это, конечно, люди больные. Например, серьезный вербализм характерен для так называемого синдрома Уильямса. Эти люди говорят все что угодно, что не имеет никакого отношения к реальности. Речь у них прекрасная, а умственная отсталость при этом ярко выражена.