Парадокс Атласа

Оказалось не так уж и трудно. С некоторыми решениями Каллум мог жить. Ему было плевать на мир или на то, что Атлас Блэйкли создает новый. Да пусть хоть целую вселенную создаст, хрен бы с ним. Хрен со всем. Ну, не забавная ли ирония? Атлас Блэйкли хотел создать новый мир, потому что сам он – маг и бюрократ в глубокой депрессии, которому ни до чего нет дела.

Право слово, Каллум прекрасно справлялся со своим горем.

– Я все равно хочу вернуть ее. – Тристан наконец поднял взгляд, в котором – боженьки, как утомительно! – пылал огонь решимости.

– Вероятно, – мягко сказал Каллум.

– Мы изменились, – твердо заявил Тристан. – Все мы. Потому что оказались тут, вошли в эти двери, читали эти книги.

– Да уж, воистину волшебный жизненный опыт, – вкрадчиво согласился Каллум.

– Смейся, смейся. Мы – не те жертвы слабостей, которыми ты нас столь очевидно считаешь.

«Занятно, – подумал Каллум. – Слышал бы он себя со стороны».

– Это для тебя ничто не имело значения, – продолжал Тристан. – Для тебя это просто возможность в долгой, длиной в жизнь, череде других. Так что ладно, можешь уйти, так и оставшись прежним. Рад за тебя. Но для нас, для меня…

– Я разве говорил, что дело в тебе? – перебил его Каллум, старательно сохраняя нейтральный тон. В кои-то веки Тристану удалось его удивить.

– Именно что во мне, – прорычал Тристан, и как раз в этот момент в камине поленья несколько раз стрельнули искрами. – Это же и со мной происходило, Каллум. Со мной, мать твою.

Охваченный болью, Тристан тяжело дышал, и Каллум замер, а потом с трудом сел, будто придавленный грузом его эмоций.

– Ты это вызвал или нет, – с сильной иронией в голосе произнес Тристан, – но все между нами для меня было по-настоящему. Можешь притворяться, будто тебе неважно. Будто это я подвел тебя, а ты никоим образом не приложил руку к тому, как все обернулось. Словно я принял решение на пустом месте, руководствуясь собственными комплексами и недостатками. Но я не совсем болван и не лишен чувств, – зло проговорил Тристан, – а потому прекрасно знаю, что у нас с тобой было нечто редкое, сложное и охрененно важное, и кончилось все из-за меня.

Каллуму будто врезали по груди здоровенным мультяшным молотом.

– Поэтому да, – договорил Тристан, играя желваками, – дело именно во мне.

Несколько минут они молчали, и Каллум впервые не смог уловить никаких вибраций в комнате, никаких чувств. Просто чувства испытывал он сам, но это он поймет позже, а пока триумф раздувался пузырем гнева: чистого, раскаленного, отдающего чувством утраты. Каллум захотел – как хотел в самом начале этого богом проклятого года – убить Тристана, задушить, порезать на ломти и поджарить, а еще старательно через боль сплести цветочный венок и возложить его потом, с понятным лишь ему одному значением на невероятно глупую, но все еще живую и соображающую голову Тристана.

Однако еще больше ему хотелось, чтобы Тристан глубоко пострадал за каждое произнесенное им слово правды.

Выходит, Каллум вернулся к тому, с чего начинал.

Оказавшись в мертвой точке, он облегченно выдохнул и улыбнулся. «Люди не любят, когда им противоречат», – сказал Дейл Карнеги, видимо, большой мастер влияния. Лучше не критиковать их, если они заблуждаются насчет таких глупостей, как распределение верности.

– Удачи, – пожелал Каллум, – во всем. Надеюсь, у вас с Роудс срастется.

Тристан помрачнел.

– Я же только что сказал…

Каллум поднялся и прошел мимо, поборов желание остановиться и дослушать. А еще – желание выпить. Он задавил вообще почти все желания, потому что у него родился план, и это было куда важнее. Подобно Атласу Блэйкли, он собирался держаться своего плана, пусть даже объективно несовершенного и ведущего либо к тирании, либо к горю.

На выходе из раскрашенной комнаты он столкнулся с Далтоном.

– Прости, – прошептал тот, кивнув и поспешно отводя взгляд.

Каллум остановился.

Обернулся.

Странно было встретить Далтона, ведь он, по словам Атласа, приболел. Каллума, конечно, не заботило его самочувствие, однако выглядел Далтон совершенно здоровым. Нет, странным ему показалось не само появление исследователя, на которое Каллуму тоже было плевать, а нечто иное. Отчетливая, заметная аура новизны.

На вкус как…

Соль. Дым. Смесь того и другого, несвойственная Далтону. «Что-то тут не так», – нахмурившись, сообразил Каллум. И это новое было куда глубже того, на смену чему оно пришло.

Впрочем, это уже проблемы Парисы или кого угодно еще, главное – не его, Каллума, поэтому он выбросил это из головы и пошел дальше, поднимаясь по лестнице и насвистывая La Vie en Rose [35]. «Какое упоительное чувство свободы приносит наличие плана», – думал Каллум, проходя мимо открытого окна и вдыхая зимний воздух. Теперь-то ясно, отчего Атлас столь отчаянно цепляется за свой. Скоро придет весна, потом она сменится летом, а за ним уже последует неизбежный разгром всех врагов. Или, если точнее, наступят обязательное отчаяние и чувство утраты, свойственное живым людям. Чудесно.

Для того, кто был повинен в страшной смерти четверых своих друзей, Атлас Блэйкли, похоже, шел верной дорогой.

Рэйна