Поверх фальшфасада возник Ленин. Голый – однако ракурс лабораторной камеры был нарочно взят таким образом, чтобы никакого срама не попало в протокол. Желтовато-резиновый, как заспиртованный кальмар, мертвец непритязательно лежал в ванне с прозрачными бортами, наполненной раствором отталкивающего фурацилинового оттенка и обвешанной всякими электронными приборчиками. Подле Вождя шныряли искусственно ускоренные человечки в защитных скафандрах – лиц не распознать – обмывали, обрабатывали, вводили инъекции.
– Там Ленина режут! – заверещала неизвестная в промозглой уличной пелене.
– Да уймитесь, женщина, это кинопоказ, – свысока разъяснил ей кто-то.
Кира оглянулась на звук – и оторопела. Пока она самозабвенно стрекотала фотоаппаратом, таская пляшущий по скользкой брусчатке штатив, у них набралась аудитория из жителей квартала. Зрители с телефонами облепили балконы, за окнами сгустились силуэты. У входа в подъезд врос в тротуар сентиментальный охранник. С отвисшей нижней губой, к которой прилипла незажженная сигаретка, он таращился на бальзамическую мистерию, творившуюся на экране при его непосредственном участии. Встрепыхнулся, уронив сигарету, и увалил за дверь – к ребятам на третий этаж. Пожалуйста, пусть они дотерпят, взмолилась про себя Кира и приникла к фотоаппарату – запечатлела публику, потом вернулась к фальшфасаду. Надо уже сдирать.
Точно по ее команде занавес рывком натянулся и хлобыстнул по развалюхе, затем опал, но не целиком. Кира покадрово следила в видоискатель: вон полотно проседает, срывается с крепежа, едет вниз – и повисает, зацепившись за водосточную трубу, будто огромное несуразное привидение из простыни. Нельсон с Глебом – игрушечные солдатики в неоновых жилетах – попусту терзают концы.
Кира покрутила колесико, чтобы просмотреть снимки – плохо, треть проекции как бы скомкалась на фоне деформированного экрана, хрен разберешь, что там, если не знать. Она перевела глаза на окно, где стояла аппаратура, и увидела Лилю – та мучительно ждала сигнала и время от времени на что-то дергалась (вероятно, разгневанный охранник брюхом штурмовал офис). Кира покачала головой. Еще рано. У самой внутренности будто сдавило щипцами, бешено разошелся пульс.
Ну же, мальчики, сделайте что-нибудь.
Оранжевый солдатик, в котором Кира по худобе опознала Глеба, полез вверх по лестнице заброшенной двухэтажной бытовки, оставшейся от рабочих. Поднапрягся и неуклюже вскарабкался на крышу. Пересек вагончик, ступил на край, согнулся, схватил полотнище – и давай мотылять. Кира, как смогла, приблизила картинку – не фотографий ради (на такой выдержке не удастся снять, даже если захочется), а просто чтобы лучше видеть. Вот кто умеет мыслить в действии. Умница.
С перебоями в сердце она ловила в объектив, как Глеб – тот самый хилый, как вареная макаронина, филолог – люто сражается с занавесом, который частично отцепился от трубы. Чтобы забраться поближе, сумасбродный парень перенес на выступ фасада одну ногу, за ней другую. Кто-то из свидетелей взвизгнул, а у Киры в груди, словно высоковольтный провод, с треском лопнул нерв: шваркнув кедом по стене, Глеб едва не сорвался, но сумел удержаться за шишкастый наличник. Из-под подошвы вывалился кирпич. Глеб выпростал левую руку, дотянулся до водостока, пошерудил, дернул – и покров рухнул, взвихрив известковую пыль.
Кира заставила себя отвести объектив от оранжевой фигурки, которая перебиралась с фасада на бытовку, и снова взяла общий план. Главные снимки были сделаны. И вовремя: гадко улюлюкая и посверкивая красно-синим, к обнаженному дому-призраку подлетела патрульная машина. Кира взглянула вверх на Лилю, подняла руку – та мигом погасила проектор и захлопнула створки. Окно ослепло.
Охранник, демонстрируя влажные подмышки, впечатывал кулаки в дверь «Белой ночи». Он пах потом – остро, как вызревший сыр.
– Что за цирк? Развели меня? – взревел, брызнув слюной, когда Кира вышла из лифта.
– Это я, открывайте, – крикнула она и напустилась на мужика, чуть штативом не замахнулась на него: – А вы что колотитесь? Ошибка вышла. Там менты, щас загребут всех, и вас в первую очередь. Помогайте!
Пылающий кумачовым румянцем вахтер остолбенел от такого нахальства. Денис отпер дверь.
– Говорю же вам в сотый раз, – измотанный, он прислонился к косяку, – сорвали мне помолвку. Ролик подменили. Нужный стерли.
На лбу охранника залегла глубокая складка, обозначив интенсивный мыслительный процесс. Какие-то элементы головоломки чудны́м образом сощелкнулись, и он жестом разоблачителя указал на Киру.
– Так это ты!.. – драматически прошептал он. – Ты же тут все организовывала! Ты и подменила! Злыдня! – возвысил голос. – То-то ты мне сразу не понравилась. А как ты на него смотрела… Думала, если помешаешь помолвке, он с колес к тебе? Сейчас отпираться будет. Не верь ей, парень! – воззвал к офонаревшему Денису.
Кира еле сдерживалась, чтобы не заржать. Она попыталась выдать задавленный смех за всхлипы, изображая крайнюю степень раскаяния: