Параллели сходятся

Кто-то из преподавателей пришёл на вечер в костюме Пьерро, с разукрашенной физиономией. На одной щеке была нарисована чёрненькая собачка, а на другой — кажется, петух. Преподаватели постарше обошлись деревянными ложками, торчащими в карманчиках пиджаков, луковицей, морковкой в петлице. А ребята рисовали чёрные и красные квадраты на щёках или целые композиции в духе Кандинского на лбу.

Памятуя свой печальный опыт в искусстве грима, за что мне досталось от отца, я ничего на физиономии не рисовал. Но ведь надо же хоть чем-то походить на футуриста. У меня была чёрная шерстяная блуза. На шею я повязал большой красный бант, и в таком виде вышел на импровизированную эстраду. Читал я Маяковского. Пролог к поэме “Облако в штанах” и вторую часть из неё. Читал, конечно, наизусть, как и все мои самые любимые произведения поэта.

С годами память тускнеет, но, пожалуй, даже сейчас я помню слово в слово десятки стихов и многие главы из поэм Маяковского, хотя со стихами уже не выступаю.

Но в те годы я пробовал выступать не только со стихами Маяковского. Как образец игры со словом, по определению журнала ЛЕФ “во всей его звукальности”, мне нравились стихи Василия Каменского. Если раньше я читал на самодеятельных вечерах его “Сарынь на кичку”, из поэмы о Степане Разине, то вскоре выступал с заумным стихотворением “Жонглёр”. Оно было как бы “программным” и озорным. Сущность его такова: если жонглёр играет разноцветным мячиком, подбрасывает его и ловит, то почему нельзя играть словом.

Для большего эффекта и выражения мысли автора я придумал “вещественное оформление” эстрадного номера. Если читать стихи, одновременно жонглируя мячиком, то в данном случае это будет воспринято как словесное и зрительное представление об игре словом. Для пущего эффекта придумал музыкальное сопровождение. Жонглировать я, конечно, не умел, а потому воспользовался своими техническими забавами. Шар представлял собой проволочный каркас, обтянутый полупрозрачной бумагой разных цветов — красной, синей, зелёной, жёлтой. Внутри укреплялась лампочка от карманного фонаря. К ней тянулся двужильный мягкий провод, соединённый с батарейкой, спрятанной у меня в кармане.

Выходил я на слабоосвещённую сцену и, вертя перед собой светящийся шар, привязанный на проволоке, мелодекламировал:

Згараамба, згараамба, згараамба. Амб.

Амб, згараамба, амб згараамба…

и так далее.

Номер этот успеха не имел, но отнюдь не из-за стихов Каменского. Изящные поиски талантливого художника были поняты мною чересчур примитивно, как говорится, прямо “в лоб”. В дальнейшем я старался этого избегать.

Хоть я и предупреждал, что не буду касаться этой темы, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. А потому подошёл к самому неприятному в моей жизни воспоминанию, о котором писать ужасно не хочется. Не было тогда на меня отцова ремня, а то бы следовало проучить. Не балуйся, дескать, стишками, а уж если напала на тебя эта болезнь, то держи её втайне. Однако сейчас, рассказывая о параллельных творческих путях, трудно обойтись без упоминания о моих попытках овладения поэтическим словом. Вполне вероятно, что эти поиски помогли воспитать в себе поэтическое видение окружающего, что потом пригодилось даже в технике, не говоря уже о литературе.

Писать стихи “для себя” — не такое уж зловредное занятие, если у человека нет других путей проявить свои творческие возможности. А возможности есть у каждого в большей или меньшей степени. В этом я уверен, иначе бы не стал писать эту книжку. Правда, у некоторых молодых людей есть леность мысли, инертность или боязнь проявить себя как натуру действенную, творческую. Но есть и “модная болезнь века” — наигранный скепсис, цинизм, отсутствие ясной цели — именно то самое, что так успешно пропагандируется буржуазным искусством.

Так вот, о моих поэтических опытах: я не мог писать стихи только для себя. Учился гражданскому мужеству у Маяковского, а по форме они явно напоминали Есенина. Стихи печатались в тульских областных газетах “Коммунар”, “Молодой коммунар”, даже где-то в Москве, кажется в “Молодом ленинце”. Но мне больше нравилось читать стихи с эстрады. Это я умел делать без монотонного завывания, что и тогда и сейчас отличает манеру чтения многих поэтов. А потому, когда в Тулу приезжали московские прославленные поэты, то вместе с ними выпускали и меня. За умелым, темпераментным чтением скрывались и смысловые и поэтические недостатки моих стихотворных опытов. Аплодисменты доставались и мне. Ну как же не похлопать земляку!