— У меня есть сын, и ему нужна срочная операция, — без всяких прелюдий огорошила меня Карина. В этот момент она казалась стальной, несмотря на болезненно-замученный вид, во взгляде её читались решительность и противостояние. И пусть больше она ничего не сказала, но где-то там, на уровне интуиции, я понял всё сам.
— Сколько ему? — только и смог выдавить из себя, при этом во рту у меня пересохло, дышать получалось через раз.
Карина вперилась в меня своим острым взглядом, словно решая, чего ей сейчас хочется больше, то ли прибить меня, то ли сказать правду. Наконец-то, она выдохнула, будто прошуршав:
— Три.
Мне потребовалось время, чтобы сложить одно с другим. Ещё ни разу до этого я не чувствовал себя таким идиотом. Мысли в голове проносились одна за другой.
— Отец… я?
Голос был чужим, слова приходилось буквально выталкивать из себя.
Она не ответила, лишь опустила голову, делая вид, что нашла что-то интересное в своих ладонях.
Я же вдруг разозлился, гневно стукнув по столу кулаком.
— Карина, какого хера! Я же тебя спрашивал тогда!
— Ну да, — горько усмехнулась она, подняв на меня глаза, — и велел в случае чего не рожать. Помню.
Заскрежетал зубами, в ушах отчаянно шумела кровь. Ощущения были такие, будто меня выкинули с американских горок, как раз с участка мёртвой петли, и теперь я необратимо летел вниз.
— Мне нужны гарантии… тест на отцовство.
Карина болезненно скривилась, бросив с презрением:
— Делай что хочешь, главное, Егору помоги.
Егор.
— Егор. Егор? Егор! — я потом долго стоял перед зеркалом в гостиничном номере, гоняя имя по кругу, пробуя его на вкус и пытаясь понять, как я вообще отношусь к перспективе оказаться отцом некоего мальчика по имени Егор. Перспектива мне не нравилась от слова «совсем». И дело тут было отнюдь не в отцовстве как таковом, об этом я тогда и вовсе не задумывался.
Но его наличие делало моё предательство по отношению к Нине и собственным детям более критичным, более материальным, более… страшным. Как если бы я променял наших мальчиков на какого-то там «Егора». Звучало цинично и крайне несправедливо по отношению к сыну Карины, но тогда… тогда боль от утраты близнецов была ещё слишком свежа. Неродившиеся дети были в разы реальней некоего «мальчика», который якобы являлся моим… сыном. Это бесило, вызывая приступ слепой ярости и недоумения. Как так вышло, что одна паршивая ошибка могла привести в такому огромному количеству последствий, столь разных и столь чудовищных?! Почему так выходило, что одним, желанным и любимым, нужно было умереть, а другому, нагулянному и ошибочному, родиться и свалиться на мою голову спустя столько лет?!
Я не понимал. да и не хотел. Горе утраты, похороненное где-то глубоко в душе, снова и снова прорывалось наружу, вызывая приступ тошноты. Если бы можно было только поменять их местами, я бы не пожалел никаких денег, средств и сил.
Это были чудовищные мысли, жестокие и беспощадные. Спустя несколько лет, когда Егор прочно войдёт в мою жизнь, я буду ненавидеть себя в том числе и за них.
Ну а пока я предпочитал утопать в ненависти к Карине и её отпрыску.
Изолировавшись от Нины, соврав жене про срочный отъезд, я уже на следующий день отправился в клинику, специализирующуюся на генетических исследованиях. Там я впервые и увидел его — маленького, щуплого, с синюшными губами и почти прозрачной кожей. Он не тянул даже на трёхлетку, ошибка природы, которая вдруг решила выжить. Больше всего на свете я сейчас нуждался в ненависти к нему. Но Егор стоял, прижавшись к ноге матери, и круглыми глазами смотрел по сторонам — взгляд был скорее любопытным, чем испуганным. Руки-веточки держали потасканного жизнью медведя. И эта его беззащитность неожиданно взрывала мне мозг и разрывала сердце.
Зато Карина на фоне сына выглядела тигрицей, готовой накинуться на любого, кто посмеет обидеть её драгоценное дитя. Я замер на месте, пригвождённый её взглядом, обещавшим мне все земные кары, если я только посмею обидеть Егора.
Сбор биоматериала занял всего ничего, и уже минут через двадцать мы вышли из клиники.
— Давай поговорим? — предложил я Павловой, чувствуя, что не выдержу ещё одной ночи с компании мириада вопросов, терзавших мой ум.
— Думаешь, есть о чём? — зло усмехнулась она, не отпуская от себя мальчика.
— Пошли, — отчеканил я, быстрым шагом направившись в сторону ряда кафешек.
Они шли медленно, девушка подстраивалась под нескорую походку сына, который быстро уставал и останавливался, чтобы отдышаться. Эта его немощность вызывала у меня приступ гнева. Тогда я расценивал его состояние как очередное доказательство того, что он не должен был родиться.
Как назло, из всей вереницы кафешек я умудрился выбрать именно детское с толпой орущей малышни. Тогда мне казалось, что это будет хорошим развлечением для мальчика, пока взрослые будут вести свои беседы. Но Егор никуда не пошёл, оставшись сидеть с нами за столиком, с неясной мне тоской косясь в сторону детского городка, откуда то и дело доносились радостные писки-визги.
— Что с ним? — как последний мудак бросил я.