— У меня пять. Надо экономить заряд.
— Я не понимаю, зачем? Зачем мы фотографируем всё это?
— Для истории, — невесело ухмыльнулась Жанна и прикусила губу, увидев искажённое страхом лицо подруги. — Не пугайся, всё будет хорошо, мы ещё посмеёмся с тобой, разглядывая эти снимки. — Жанна разорвала остаток пакета на несколько частей и схватилась рукой за удлинённый побег куста. — Подсвети сюда и сразу выключай.
Свет погас почти одновременно с хрустом переломленной ветки. В навалившейся темноте раздался еле слышный шорох. Он надвигался, усиливался и обрастал очертаниями. Что-то тёмное, темнее, чем ночь, неумолимо приближалось к ним. Охваченная ужасом Ляся нажала на кнопку и направила луч фонарика на чёрную тень. Бледное, совершенно безумное, перекошенное, охваченное оторопью и какой-то запредельной степенью унижения лицо. Красные, воспалённые, будто порезы, глаза. Пустой провал вместо рта. Кожа на лбу натянулась выпирающими неровностями черепа.
Ляся закричала. Закричала так, что, казалось, лёгкие вот-вот разорвутся.
С первой всё получилось быстро и точно. Она даже не успела оказать сопротивление. Только ахнула и повалилась на бок. В мелькнувшем свете фонарика он успел увидеть брызнувший фонтан алой пузырящейся крови.
Со второй всё будет иначе. Бережней. С ней легче.
Ляся кричала. Долго, протяжно, как не кричала никогда в жизни.
Он скрутил ей руки и повалил на землю. Телефон отлетел в сторону, а голова ударилась о камень, и она замолчала. Её лицо исказилось, стало плоским и белым, будто сырой блин с дырой посередине. Глаза бессмысленно скосились в сторону. Её била крупная дрожь. Она всё поняла, догадалась, почуяла женским инстинктом, всем, чем только можно чувствовать. Внутри что-то оборвалось, надломилось. Восприятие раздвоилось, казалось, что она видит всё со стороны.
Он отпустил её руки, расстегнул ветровку и одним рывком порвал на ней футболку. Мраморная кожа покрылась шершавыми мурашками, а соски сжались в пикообразные бугорки. Она была без лифчика, ему это не понравилось, и он зарычал. Сначала тихо, кривя губы и запрокидывая голову. Потом дико, с хрипом и нутряным воем, сдирая с неё шорты. Она не сопротивлялась, лежала, раскинув руки. Безучастная, безразличная. Стянув шорты, он вцепился зубами в ажурный треугольник трусиков и рвал их, пока не осталась лишь тонкая полоска резинки чуть ниже пупка.