Парашюты над Вислой

Пока обрабатывали рану снайпера, потом — Савушкина (Костенко приказным тоном велел снять повязку, наложенную Данутой — «мало ли что там эта полька навязала, надо проверить!» — и самолично наложил свежую) — прошёл час. Савушкин уже начал волноваться — но тут снаружи у крыльца глухо звякнули ключи, скрипнула дверь — и на пороге показался ксёндз, Данута и довольно пожилой грузный дядька в светлом старомодном летнем сюртуке, какие носили в двадцатые годы, с пузатым саквояжем в руках — судя по всему, хирург Арциховский. Ну, раз пришёл — значит, наступил на горло собственному горю и согласился помогать. Как там? «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного»… Что ж, да будет так!

— Пан Арциховский? — Осведомился Савушкин.

— Так. Вы можете говорить по-русски. Вы ранены?

Савушкин махнул рукой.

— Со мной — позже. Сначала — слепое ранение бедра. Больной вас ждёт…

Они прошли в зал, хирург, подойдя к дивану, на котором тихо постанывал Некрасов — обернулся к остальным присутствующим и скомандовал:

— Лишние — вон. Дануся — ассистировать. Горячую воду, стакан водки, живо!

Савушкин, Котёночкин, Костенко, Строганов и ксёндз молча вышли, не смея перечить врачу. Радист шмыгнул на кухню, где на плите уже бурлило ведро с кипятком, Костенко, выйдя в прихожую, чуток пошерудил по коробкам — и торжественно вернулся с бутылкой шнапса. Отдав её хирургу — тотчас же покинул место будущей операции.

Пан Хлебовский, взяв Савушкина под локоть, проговорил вполголоса:

— Пан капитан, у меня к вам есть один вопрос. Надо бы поговорить — пока пан Кароль будет оперировать пана Виктора…

— Хорошо, пройдёмте в кабинет.

— Пан капитан, вы отослали Адама и его хлопцев. Вы не хотели, чтобы они знали, где вы живёте?

Савушкин кивнул.

— Да, именно так.

— Вы их в чём-то подозреваете?

Вот въедливый старик… Савушкин снова кивнул.

— И даже более того. Я точно знаю, что кто-то из них — информатор гестапо.

— Пан капитан!

— Информатор. Может быть, не гестапо, может быть, полиции или СД — не важно.

— Пан капитан! — ксёндз от возмущения больше ничего не мог сказать, его просто разрывало от негодования.

— Уже год капитан. Пора, кстати, и майором стать… — С лёгкой иронией проговорил Савушкин.

— Но… Но почему вы так решили?

Савушкин вздохнул. Да, профессия накладывает свой отпечаток на мировоззрение. Пан Хлебовский всю жизнь помогает людям — и думает, что все вокруг его радеют о ближних. Придется немного разочаровать старика…

— Хорошо, объясню. Гестапо пришло в костёл, чтобы изъять рацию и арестовать всех, кто при сём присутствовал, вы ведь на это не будете возражать?

— Не буду. То очевидно.

— Правильно. Значит, кто-то о предстоящей встрече донёс — гестапо, СД или полиции. Так?

Ксёндз поморщился, как от зубной боли, подумал и ответил:

— Я слышал, есть такие радиомашины, которые могут обнаружить выход радио на связь.

Савушкин кивнул.

— Есть. Радиопеленгаторы. Чтобы определить место выхода в эфир радиостанции — надо три такие машины, минимум. И они работают, пока работает рация. В нашем случае — пять минут. За пять минут они должны взять пеленги, доложить их в центр, там специалисты эти пеленги наложат на карту Варшавы, определят точку, где предположительно выходит рация — и после этого туда должны выехать несколько групп — чтобы поймать радистов. В нашем случае это невозможно. Обе передачи — и наша, и ваша — шли максимум пять минут, за это время нельзя организовать дело так, чтобы к концу второй передачи у дверей костёла оказались охотники. Вокруг костёла не было машин — значит, эта группа пришла пешком. Вполне вероятно, что в двух-трех кварталах у них остались машины — но это ничего не меняет. Они ЗАРАНЕЕ знали, что будет передача. А это значит — кто-то им об этом сообщил…

— Но ведь это мог быть и я?

Савушкин улыбнулся.

— Нет. Если бы это были вы — вы бы сообщили Гестапо, что рацию вам будут передавать русские в форме люфтваффе. И группа захвата была бы не из одиннадцати, а минимум из двадцати человек. А на нас напал какой-то разношёрстный цирк-шапито — полицейские, гестаповцы, фельджандармерия… Но не это главное. — И Савушкин примолк.

— А что главное?

— Когда эти четверо ввалились в костёл — они поначалу были ошеломлены. Вы этого не видели, а я видел — у них рефлекторно опустились руки с пистолетами. Они не думали, что встретят немецкого офицера! На их лицах была растерянность! Понимаете?

— Кажется, понимаю…

— Они не знали, кто принесет вам рацию, и то, что это будут люди в немецкой форме — было для них шоком! Благодаря которому, кстати, мы и смогли их перебить… Если бы информатором Гестапо были вы — ворвавшиеся в костёл немцы мгновенно бы открыли по мне огонь, несмотря на мою форму. Они бы знали, что гауптман люфтваффе — русский диверсант. И я бы сейчас с вами не разговаривал…

— Значит, вы думаете — Адам? Или Гжегож? Или Янек?

Савушкин кивнул.

— Думаю, что Адам. Пацаны вряд ли способны на подлость и измену, в таком возрасте все — идеалисты. А идеалисты не идут в предатели…