Парашюты над Вислой

— Уходить. Мы своё задание выполнили. Пацанам этим, конечно, по-хорошему надо было бы помочь, но вы сами вчера говорили — в нас тут не нуждаются. Кому помогать?

— Принято. Некрасов?

Снайпер тяжело вздохнул.

— Нельзя уходить. Вчера вы всё видели… Мальчишки с пистолетами. Немцы их, как в тире… А мы старые опытные солдаты. Бросить пацанов этих… Нечестно.

— Лейтенант?

Котёночкин встал.

— Считаю, что нужно остаться. Вы же видели всё ночью. Это ж дети! Пацаны совсем! И девчата… Нет, нельзя уходить. Если уйдём — то чем мы лучше этого Живителя? Который шкуру свою спас, а ребят на смерть бросил? Подонков здесь и без нас хватает. Надо остаться.

Вот так. Два — два. Ладно, хотя бы буду знать, как ребята к моему решению отнесутся, подумал Савушкин.

— Что ж, понятно. Приказываю — с данной минуты мы образуем подразделение Красной армии в подмогу повстанцам. Кто там сейчас у них командует, после того, как пан Живитель сдриснул в леса — узнаем и ему доложим. Уйти из Варшавы сейчас считаю изменой Родине. Предать этих пацанов мы не можем. Всё, разгружаемся здесь, подсчитываем патроны, готовим амуницию — и я к пану Хлебовскому. Старшина со мной.

— А немецкое барахло куда? — спросил Строганов.

— Складируем в доме. Может, ещё пригодится…

— Патронов бы Свете… — вполголоса попросил Некрасов.

— Найдём. Всё, размещаемся! Женя, будет время — составь шифровку в центр, запиши текст. Заблокированы в Жолибоже, добраться до Магнушева пока не можем, ищем способ. Савушкин.

Выйдя на улицу, капитан вздохнул с облегчением — как будто камень с души свалился. Дисциплина — дисциплиной, а совесть пока ещё никто не отменял…

— Товарищ капитан, мы до того ксендза?

— Да. Надо выяснить обстановку. Через парк пойдём, от греха подальше…

Через четверть часа они были у костёла. Творившегося у его стен ночного бедлама как будто и не было — ни санитарных машин, ни носилок, ни медперсонала… Приснилось им всё это, что ли?

Но войдя в церковь, Савушкин понял, что не приснилось: на раскладных кроватях, на составленных ящиках и просто на полу лежало десятка четыре раненых, возле них суетились медсёстры, сновали санитары.

Савушкин поймал одну из еле держащихся на ногах медсестёр.

— Пан Хлебовский тутай?

Дивчина устало кивнула головой в сторону алтаря.

— Tam, śpi za ekranem. Nie budźcie go, nie spał całą noc…[152]

— А пан Арциховский?

— Teraz… — И направилась к углу, огороженному белыми простынями на верёвках, как предположил Савушкин, импровизированной операционной.

Пан хирург выглядел ужасно — серое, осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами, седая щетина на щеках. Да, восстание для врачей, наверное, тяжелей всего…

— Пан Кароль, как Дануся?

Хирург смахнул пот со лба, вздохнул.

— Пулю извлёк. Шов наложил. Рану обработал. Остальное — в руках Божьих…

— Пан Кароль, вы знаете, кто сейчас командует восстанием на Жолибоже?

— А вам для чего?

— Нас пять человек — опытных и умелых солдат. Мы ночью видели ваших повстанцев… у Гданьского вокзала. Хотим помочь.

Хирург кивнул.

— Дети. Всех настоящих солдат Живитель увёл с собой в пущу. Мерзавец… Сейчас приедет капитан Огнисты, з батальона Стефана Чарнецкого. Поговорите з им.

Савушкин присел на скамью у дверей, рядом пристроился старшина.

— А живо они развернулись, товарищ капитан… Церковь под госпиталь.

Савушкин удручённо вздохнул.

— Слишком много раненых — при том, что настоящих боёв тут ещё не было. Человек пятьдесят, и это не считая тех, кто остался под Гданьским вокзалом…

— Пацаны… Но ведь у них должны ж быть настоящие солдаты?

— Должны. Войско Польское после мобилизации где-то в миллион с лишком штыков было. Кто-то в плену, кто-то у нас — но изрядно должно быть в Польше.

— И где они? — Спросил сержант с едва заметным сарказмом.

В этот момент двери придела отворились, и в костёл вошел мужчина лет сорока в пантерке и офицерской конфедератке. Савушкин, повернувшись к старшине, произнёс:

— Вот, например, — И, встав и сделав несколько шагов навстречу вошедшему, представился, приложив ладонь к кепке:

— Капитан Савушкин, вывьяд Армии Червоней.

— Капитан Огнисты, Армия Крайова.

— Могу по-русски? Пан розумее?

— Так. Мувичь не могем, але розумем.

Савушкин вздохнул с облегчением. Меж польским и русским языками особого барьера нет, но всё ж…

— Пан капитан, мы — разведывательная группа Красной армии. Пять человек. Опытные, умелые солдаты. Мы хотим вам помочь.

Поляк кивнул.

— Добже. Але тутай вам бендзе…тяжко. Пан поуковник Живицель… Не дозволиць вам вступить в войско. З поводув политичных. По политичных причинах…

— А пан Живитель не в Кампиносской пуще? — удивился Савушкин. И добавил: — Пан капитан може мувичь по-польску, я вшистко розумею.

Капитан Огнисты кивнул и сухо бросил с плохо скрываемой неприязнью:

— Dzisiaj wrócił.

Савушкин про себя отметил — ага, далеко не все офицеры АК в восторге от командира Жолибожа, будем это иметь в виду… Понятно, такие метания — туда, сюда, в пущу, обратно — ни одному офицеру уважения не добавляют.

Поляк, немного подумав, сказал: