Ладно, они сделали всё, что могли, они были готовы встать в строй — но им этого не позволили. Что ж, придется умыть руки — как это ни мерзостно звучит в данной ситуации…
— Товарищ капитан, пять минут до выхода. — В проёме двери показалась голова Котёночкина.
— Да, Володя, всё, выходим. — С этими словами Савушкин накинул поверх шульмановского пиджака «пантерку», одел кепку, также найденную хозяйственным Костенко в гардеробе хозяина дома, и закинул за спину свой ранец. Пистолет в кобуре, патроны и гранаты — в сумках на ремне, затянутом под пиджаком; можно двигаться. Вот только на душе — не поймёшь, что, какая-то необъяснимая тяжесть. Как тогда, в Харькове — когда его группа последней выходила из окруженного города, и наткнулась на подорвавшийся на мине ЗИС с десятком раненых. Как они тогда на них смотрели! До сих пор холодная дрожь по коже… Раненые понимали, что эти пятеро уходящих бойцов их не спасут — и молча смотрели им вслед; уходящие на восток разведчики тоже молчали — и прятали глаза; бывают на войне ситуации, когда проще умереть… Вот и сейчас Савушкин чувствовал нечто схожее — как будто они снова оставляли тех раненых на милость врага, не в силах их спасти… Они оставляли восставшую Варшаву — которая надеется на них, на Красную армию, на братьев с востока. Которая слышала наши пушки у Рембертова — и ждёт нас на подмогу… Понятно, нас ждут не генералы и полковники — нас ждут рядовые повстанцы, поляки, взявшие в руки оружие в надежде на помощь, которая подойдет, если вдруг они не выдюжат, из-за Вислы.
А вместо этого они бегут — пятеро отлично подготовленных разведчиков и диверсантов, стоящих целой роты… Оправдывая своё бегство полученным приказом… Мерзко.
Они вышли во двор — до сего дня тихая мирная Варшава обильно стреляла по всему периметру, лишь за Вислой было тихо. Прага что, в восстании участия не принимает? Савушкин озадаченно хмыкнул.
— Товарищ капитан, слышите? На востоке не стреляют… — вполголоса произнёс Котёночкин.
— Слышу. Вот это-то и странно… И пушек не слышно… Ладно, двинулись.
Через полчаса они были у эллинга в парке, где пан Юрек прятал их «опель-капитан». Пока шли, фонари не включали — чтобы глаза привыкли к темноте. Самого пана Юрка в сторожке в парке не оказалось — вполне возможно, что сторож тоже подался в инсургенты — но у Некрасова был ключ, и вскоре заправленный «опель» был готов к опасному путешествию.
— Так, Витя, давай ещё раз маршрут пробежим. — С этими словами Савушкин расстелил на капоте карту, а лейтенант, прикрыв обшлагом рукава фонарик, направил луч света на план Варшавы. Снайпер тоже наклонился к карте. Вдвоём они вновь изучили варшавские улицы, определились с ориентирами и километражем. Что ж, теоретически ничего трудного в этом марш-броске нет, но теория — это одно, а критерием любой теории, как известно, является практика…
— Грузимся! — скомандовал Савушкин и, сев на место справа от водителя, положил на колени карту — свой же «парабеллум», достав из кобуры, засунул в карман «пантерки». Дорога дальняя и опасная, мало ли что…
Улицы Жолибожа были пустынными — и Савушкин приказал Некрасову:
— Витя, фары не включай, попробуй как-то ограничиться лунным светом.
— Есть. Попробую. Если на какого кота и наедем — кошачий Бог нас простит, война…
— Давай потроху…
Они выехали на широкий бульвар, усаженный липами. Воздух-то какой!
— Товарищ капитан, что-то непонятное впереди. — Вполголоса доложил Некрасов.
Савушкин всмотрелся в тьму — действительно, метрах в пятистах на юг на бульваре наблюдалось какое-то довольно хаотичное движение. Толпа? Ночью? Или это повстанцы? Чёрт разберешь…
— Давай на второй, держи километров десять в час, потихоньку подберемся к ним сзади, если обнаружат — резко уходи вправо, в кусты. В такой темноте они чёрта лысого нас там найдут…
— Понял. — И Некрасов, снизив скорость до минимума, повёл «опель» на юг.
Вскоре они приблизились к толпе метров на сто — так, что можно было уже рассмотреть детали. Человек триста, не меньше. Повстанцы — то тут, то там над головами торчали стволы винтовок. Что-то мало… У остальных, скорее всего, пистолеты. Огоньки сигарет, то тут, то там мерцающие среди теней, поначалу изумили Савушкина — но затем, присмотревшись, он изумился ещё больше. Толпа состояла из сопливых пацанов! Твою ж мать, это что, повстанцы? Хохочут, гомонят, курят… Девчат под руки волокут… Девок — как минимум треть! Да куда ж вас несёт, балбесов?
— Впереди железнодорожный акведук. Мы его на карте видели. Они идут к Гданьскому вокзалу. — Сообщил Некрасов.
Савушкин молча кивнул. Понятно. Эта толпа идёт штурмовать вокзал. Со смешками и сигаретками, с девками и мало что не с песнями. Кто дал оружие в руки этим молокососам, и кто послал из в бой? Савушкин вспомнил баррикаду из мешков с песком в сквере перед вокзалом, пулеметные гнёзда со станковыми MG-42 — и злой холодок пробежал у него по затылку. Они идут штурмовать эту позицию в лоб? Боже, какие же идиоты те, кто послал этих детей на бойню…