Парашюты над Вислой

Хреново. Захват жилых кварталов и административных зданий — это даже не полдела, это едва ли четверть. Ладно, это не наша война…

— Пан Чеслав, мы получили приказ сегодня ночью выбраться из Варшавы на юг. Хочу с вами посоветоваться, как это сделать.

— Хорошо, пройдемте в дом, посидим, подумаем…

Втроём они расположились вокруг стола в кабинете Савушкина — на котором лежала та самая карта из Ожарува, приобретенная капитаном у ефрейтора Геннеке за пятьдесят рейхсмарок. К сожалению, Варшава на ней была не вся — но ксёндз, посмотрев на неё, успокоил офицеров:

— Далей всё просто. Прямо, по-русски. Я вам нарисую. — Тщательно оглядев карту, он, взяв в руки карандаш, принялся рисовать грядущий путь разведгруппы:

— Так, мы здесь. Ваш самоход в парке Жеромского. Выезжаете на Мицкевича, и далей на юг, до вокзала Гданьского. Объезжаете его по дворам, под эстакадой — Ксёндз карандашом прочертил объезд, — и далей на юг, на Старе място. Потом Средместье полуднёво… Южное, потом Мокотув. До пересечения Хелмской с Бельведерской — то наша территория, а далей… — Дальше карта кончалась, но пан Чеслав, взяв со стола лист бумаги с последней шифровкой из центра — перевернул его чистой стороной наверх и дорисовал дальнейший путь: — Просто. Сельце и Садыба — наши. А далей на юг… Кто там тераз — не скажу, бо не знаю. Но там уже почти кончается Варшава… Вам надо на Виланув. До конца Садыбы вам надо быть в «пантерках», я вам дам пропуск на проезд, он на меня, но то… В общем, не важно. После Садыбы вам надо снова стать немцами. В Вилануве уже немцы — это достоверно. Вот так… — И ксёндз развёл руками.

— Спасибо, пан Чеслав. Машину мы у Юрка можем забрать?

— Так. У пана Живителя, правда, были, кто хотел её забрать — но… — Ксёндз деликатно улыбнулся: — Я попросил того не делать.

— Что ж, тогда будем прощаться. Мы тут, правда, немного ограбили вашего хозяина, но если надо — мы оставим расписку.

Пан Чеслав махнул рукой.

— Какие расписки? Такое нынче творится… — положив на стол небольшой листок бумаги, он, кивнув не него, сказал: — Это пропуск по территории восстания. Езжайте. А это, — ксёндз достал из внутреннего кармана несколько красно-белых повязок, — на правый рукав повяжете… Счастливого пути! — Помолчав, добавил: — Хотя меня не покидает чувство, что мы ещё долго не расстанемся… — И с этими словами пан Хлебовский, едва заметно улыбнувшись, покинул дом пана Шульмана.

* * *

— Ну что, все готовы?

— Вси, як одын! — ответил Костенко.

Савушкин критически хмыкнул. Войско его, оставаясь в немецких форменных бриджах и сапогах — а Котёночкин в неизменных шевровых ботинках — сверху радикально изменилось. И не сказать, чтобы в лучшую сторону — пан Шульман, судя по разведчикам, был мужчиной комплекции солидной, с изрядным брюшком — пиджаки его висели на ребятах более чем свободно. Разве что, за исключением Костенко, на старшине тёмно-серый лапсердак пана Шульмана смотрелся достаточно прилично. Остальные же выглядели, как босяки, напялившие хозяйские шмотки… Но времени на то, чтобы ушить одёжку по размеру не оставалось, и Савушкин, вздохнув, решил, что ехать придется в чём есть.

— Свитера так же? — Спросил он у Костенко и кивнул на ребят.

— Так же. Шо робить, цей Шульман был дядько в теле…

— Ладно. Пойдёт. — Савушкин осмотрел свой пиджак, который висел на нём, как на вешалке, — Нам в этом недолго шарахаться, в Вилануве снова станем немцами. Некрасов, канистру не забудь! Ты поведешь…

— Есть, товарищ капитан.

— Патроны все извёл?

— Одна обойма осталась…

— Ладно. Дай Бог, получится без стрельбы. Всё, собираемся, и через двадцать минут, ровно в час ночи — выходим!

Разведчики начали собираться, укладывать вещи в ранцы, проверять оружие, снаряжение — в общем, как всегда перед выходом; Савушкин, вернувшись в свой кабинет, решил посидеть на дорожку — когда ещё выпадет удача не спеша подумать…

Приказ есть приказ. Тут ничего не попишешь, они в армии; но оставлять Варшаву сегодня, в первый день восстания? Как-то скверно это пахнет… Судя по шифровкам Центра — там об этом восстании если что-то и знают, то в лучшем случае от пленных немцев. Значит, восстание с нашими не согласовано — это понятно, оно больше политическое, чем военное, для эмигрантского правительства захватить десяток административных зданий в Варшаве перед приходом Красной Армии — вопрос не просто принципа, но вопрос выживания — если не физического, то политического точно. Но это всё — высокая политика, а у нас тут, на земле — целый народ, лишённый своего имени, своей страны, своей истории. Демонстративно унижаемый и оскорбляемый пять долгих лет — и до сегодняшнего дня не имевший возможности для ответа. И вдруг — такой шанс! Восстание! В столице! Понятна эйфория пана Хлебовского — хоть и старый человек, но он на своей шкуре пережил все эти пять лет оккупации. Публичного пренебрежения со стороны новых владетелей Польши, демонстрируемого по сто раз на дню… Все пять лет…