Парашюты над Вислой

— Это бред. Если оружие и патроны и будут сбрасывать на парашютах — в этом нет ничего сложного — то перебросить три тысячи человек по воздуху через Германию — это фантастика. Да и что решит одна бригада? У немцев под Варшавой одних танковых дивизий — пять… АК даже не удосужилась взорвать железнодорожные пути на подступах к Варшаве с запада — по ним сейчас немцы будут перебрасывать карателей. Если уже не перебрасывают… Ладно, обстановку мы с вами в целом обрисовали, что вы планируете дальше?

Пан Куронь развёл руками.

— Об этом пока не думали. Мы и о восстании узнали только утром первого августа, за двенадцать часов до начала. И то случайно — командование АК нас ни о чём не предупреждало. Идея с мостами возникла после сообщения наших людей из Праги о русских танках на окраинах. А что делать теперь — я не представляю… Утром соберем совещание командиров — и будем думать.

Савушкин кивнул.

— Совещание — это как раз то, что сейчас нужно… — И дабы затушевать не совсем уместный сарказм своей фразы — а что ждать от людей, далёких от войны? — спросил: — Карта обстановки у вас есть? С линией фронта?

— Карта есть, а линии фронта… Я могу набросать только приблизительно.

— Для начала годится.

Пан Куронь достал из ящика стола большую, сложенную в несколько раз, карту Варшавы, разложил на столе.

— Вот здесь мы, — он указал на обозначенный красным флажком четырехугольник на карте. — Здесь, с севера — Жолибож, вы пришли оттуда. Железная дорога, вокзал Гданьский и Цитадель отделяют его от Старувки и Сродместья — их держат немцы.

Савушкин кивнул.

— Мы видели. Мост Понятовского?

— За немцами, але подходы наши. И мост Кербедза — у немцев, но АК контролуе до него дороги. Ещё наши Мокотув, Охота, Воля, Повисле, и на юге — Сельце и Садыба. Мало не половина Варшавы…

— Жилые районы немцам не нужны. Всё, что нужно для войны — дороги, мосты, аэродромы, склады — у них… Ладно, пан Куронь, я в общих чертах ситуацию понял, разрешите, мы с поручиком пойдем в монастырь, надо все же поспать хотя бы пару часов…

— Да, конечно!

И только Савушкин развернулся к двери, чтобы убыть во временное расположение своей группы — как она распахнулась и на пороге появился сухощавый мужчина одних лет с паном Куронем — но, в отличие от последнего, выглядевший намного более по-военному.

— Major Richard. — Сухо представился вошедший, настороженно глядя на Савушкина.

— Это командующий Армией Людовой в Старом месте, — поспешил представить его по-русски пан Куронь. Савушкин кивнул.

— Капитан Савушкин, вывьяд Армии Червоней. Мам ещо штерех звьядовцув.

Настороженность мгновенно слетела с лица «майора Рышарда». С надеждой во взгляде он спросил Савушкина:

— Czy Rokossowski cię przysłał? Czy masz połączenie z główną siedzibą?[158]

Придёться разочаровать дядьку…

— Выконуйемы инне заданье. Тутай естесмы з власней воли. Коммуникация радиова есть. Але не з Рокоссовским… — И развёл руками, дескать, шо маемо — то маемо, как любил повторять Костенко.

Тут в разговор вмешался пан Куронь.

— Pan major, złe wieści. Rosjanie zostali wyrzuceni z Pragi. Linia frontu znajduje się w pobliżu Mińska Mazowieckiego i Garwolina…[159]

Майора как будто обухом по голове ударили. Ошарашенно он спросил у Савушкина:

— Jak — w Mińsku Mazowieckim i Garwolinie? Przedwczoraj rosyjskie czołgi zbliżyły się do Pragi![160]

— Так. Немцы — дивизии цолгув «Тотенкопф», «Викинг», «Герман Геринг», чварта и дзевьентнаста — ударили на полуднёвы всхуд од Воломина. Вчорай друга армия цолгув радецка одошла до Миньска Мазовецкего… Тшечи корпус ест оточёны пшез Окунёва. Вельки страты…

Побелевшими губами майор прошептал:

— To jest koniec… To jest śmierć Warszawy…

Савушкин про себя с этим согласился — в сложившейся ситуации шансов у восставших нет. Но понимали ли это те, кто запустил маховик восстания? А может… А может, им и не нужен был успех? Нет, какие-то жуткие мысли в голову лезут, надо поспать…

— Пан майор, юж завтра мы бендзем готувы для вшисткего. Але тераз я юж не могу думать — хцем сьпать…

— Tak, kapitanie, odpocznij. Jutro po południu czekam na ciebie.[161]

Вдвоём со Згожельцем они вышли из особняка. С запада доносилась довольно интенсивная стрельба. Поручик кивнул в ту сторону:

— Воля.

— Силы немцев известны?

Згожелец пожал плечами.

— Не. Якись полицаи, эсэсманы, гранатовцы… Не вем.

Ещё лучше! Они даже не знают, с кем им предстоит сражаться! Савушкин про себя выругался.

Вскоре они добрались до монастыря — и капитан вовсе уж без сил повалился на свою койку. Сон накрыл его мгновенно — тяжёлый, свинцовый, безоглядный; сил у него не было даже на то, чтобы снять сапоги — и единственное, что он успел сделать прежде, чем погрузиться во тьму — снять кепку и стащить с плеч пантерку…

* * *