Проснулся Савушкин от аромата жареной картошки. Одуряющего, сводящего с ума, поначалу настолько неожиданного, даже немыслимого, что ему в первые несклько секунд казалось — это сон. Но нет — посреди кельи на табуретке стояла здоровенная сковорода, распространяющая вокруг себя просто одуряющий запах — чего-то давно забытого, запах дома, воскресного утра, маминой стряпни…
— Товарищ капитан, завтрак! — Торжественно произнёс Котёночкин, увидев, что командир открыл глаза.
— Вижу. Сначала думал — вообще в сказку попал… Откуда?
— Монашки принесли. Ну, или кто они тут — девки с повязками. У нас и сапоги забрали — почистить!
— Могли бы и сами, невелики баре… — проворчал Савушкин, садясь поближе к сковороде с шипящей, ошеломляющей в своей первозданной гапстрономической простоте и в то же время роскоши, картошке. — На сале, небось? — кивнул он на сковородку, обращая свои слова к старшине.
— Не скажу, товарищ капитан, може, и на лярде, навроде того, что мы на формировке в Красногорске получали. Тут у них много лендлизовских продуктов…
— От поляков кто-то был уже? Мне их майор велел в двенадцать быть в штаб-квартире, но я, похоже, люто проспал…
Котёночкин кивнул.
— Прибегал посыльный от Куроня. Майор явку к двенадцати отменил. Куронь просил вас быть готовым к трем — он сам придет и расскажет, что они надумали.
— Добре. Значит, — Савушкин глянул на часы — начало второго по варшавскому времени, — есть время поесть и привести себя в Божеский вид. Женя, что в эфире?
— Катавасия. Но наши вроде уверенней, чем вчера.
— Ясно. Володя, что немцы?
— Фанфар поубавилось. Но всё равно — вовсю трубят о поражении второй танковой.
— Ну, раз трубят — значит, не всё так плохо. Ладно, когда ещё доведётся картошечки рубануть… Давай, хлопцы, берите ложки!
Ровно в три дверь кельи отворилась — и вошёл пан Куронь.
— День добрый, пан капитан, день добрый, панове. — Разведчики вразнобой ответили, кто что считал правильным, получилось не очень. Савушкин про себя решил называть Куроня «комиссаром», и это же довести хлопцам — ну нельзя же так отвечать, как штатским балбесам, честное слово…
— Пан капитан, пойдёмте во двор — надо поговорить.
Савушкин про себя усмехнулся — любят эти политические деятели секретничать, хлебом их не корми, дай таинственности нагнать… Вслух же ответил:
— Хорошо, пойдёмте.
На улице было пасмурно, накрапывал лёгкий дождик, и для начала августа было довольно прохладно — градусов пятнадцать, от силы. Савушкин даже поёжился — в келье было куда теплее…
Пан Куронь достал портсигар, неловко, сминая фильтр, достал сигарету, прикурил — после чего промолвил вполголоса:
— АК трубит о своих победах над немцами. Сегодня они захватили дворец Бланка, взяли в плен двадцать два немца, заняли Арсенал на Длугой, а также дворец Мостовских.
Савушкин пожал плечами.
— Ну и что? Как это поможет восстанию?
— Не знаю. Но население полно энтузиазма. Да вы и сами всё скоро увидите…
Капитан вздохнул.
— Чему радоваться?
Пан Куронь помолчал, а затем спросил озабоченно:
— Вы, как военный, какие действия можете предложить?
Савушкин покачал головой.
— Вообще никаких. Вы даже не знаете, кто на той стороне, какие силы у немцев. Как я понял — за Вислой, в Праге, восстание закончилось? Ночью мы не слышали из-за реки ни одного выстрела…
Пан Куронь кивнул.
— Да, сегодня там всё закончилось. Там у немцев слишком много войск, и слишком мало наших. Но здесь, на Старувке, на Сродместье, на Мокотуве, на Жолибоже — всё только начинается. У Армии Людовей тут, в Старем мясте, чуть больше тысячи штыков, у АК — более десяти тысяч. Мы сможем долго держаться… Пан капитан, вы сказали, что мы ничего не знаем о противнике. Майор Рышард попросил узнать у вас, готова ли ваша группа выполнить его просьбу.
Савушкин изумлённо произнёс:
— Просьбу?
— Именно. Приказывать вам мы не можем. Но вы разведчики, опытные люди. Вы можете разузнать, какие части немцы направляют против нас? Имеют ли шансы наши отряды?
— Можем. Вопрос лишь — откуда вы ждёте наступления?
— С Воли и Охоты. С запада.
— Понятно. Когда выходить?
— Я думаю, ночью. Сегодня.
Савушкин кивнул.
— Можно. Это наш профиль. Но… Есть одна проблема. Мы будем в немецкой форме. Как бы нас ваши инсургенты не перестреляли, не доходя до линии огня…
Поляк кивнул.
— Есть грузовик. Хлебный фургон. На нём мы довезём вас до Славиньскей, где кончаются наши позиции — ну а дальше пешком…
— Годиться. У вас есть радиостанция?
— Есть.
— Тогда мы будем вам докладывать о ситуации по радио. Хотя… — И Савушкин замолчал.
— Хотя — что? — спросил пан Куронь.
Капитан тяжело вздохнул.