— Я понимаю, зачем эту бодягу замутили деятели из АК. Они думали после бегства немцев и до прихода Красной армии занять административные здания, вывесить красно-белые флаги, поставить часовых — и при появлении наших в Варшаве сказать «Оп-ля!» Дескать, мы тут теперь всем командуем, а вы, русские, если хотите и дальше воевать с немцами в Польше — должны спросить разрешения на это у нас. Только «Оп-ля!» сказать оказалось некому. Русские не дошли до Варшавы… И теперь всё это бессмысленно — занятие дворцов, арсеналов и монастырей, флаги эти ваши, восторженные толпы, энтузиазм… Мы по пути к этому вашему Рышарду видели баррикады. Баррикады, пан Куронь! Как будто мы в девятнадцатом веке! Какой-то Виктор Гюго, «Отверженные»… Детский сад, честное слово… АК проиграло своё восстание ещё до его первых выстрелов — немцы пошли в контрнаступление на правом берегу Вислы утром первого августа, до его начала. Но я хотя бы понимаю причины, которые заставили АК взять в руки оружие. Но вы-то какого рожна в это вписались?
Пан Куронь тяжело вздохнул.
— Как вас зовут, пан капитан?
— Алексей.
— Очень приятно. Меня — Яцек.
Савушкин улыбнулся.
— Я знаю.
— Так вот, Лёша. Представьте себе — ваша мать тяжело и много работает, у неё нет времени на вас. Вы предоставлены сами себе, и очень злитесь на неё. Иногда вам кажется, что она вообще вам мачеха… Но однажды в тёмном глухом переулке на вас с ней нападает пьяный злобный громила. Он бьёт вашу мать, вырывает у неё из рук старенькую сумочку с убогим кошельком с последними вашими злотувками… Вы ничего не можете сделать с этим подонком — вы мальчик, вам двенадцать лет, вы многократно слабее этого негодяя. Вы бы отошли в сторону? Ведь это было бы разумнее и правильнее — вам всё равно не справится с этим здоровенным негодяем?
— Нет.
— Вот вы и ответили на свой вопрос. Мы поляки, Польша — наша мать. Она — точнее, её руководители — была неласкова с нами. Но разве это повод, чтобы не любить её? Чтобы остаться в стороне, когда подлец и убийца напал на неё в тёмной подворотне?
Капитан вздохнул.
— Хорошо. Во сколько будет ваш грузовик?
— В сумерках. Закат около девяти — вот в начале десятого мы и будем.
— Мы?
Пан Куронь улыбунлся.
— Я не могу не сопроводить вас до передовых позиций. Это было бы неправильно…
— Хорошо, тогда в девять мы будем готовы.
Войдя в келью, Савушкин был немало изумлён увиденным — в бывшем монашеском обиталище, помимо его бойцов, наблюдалось ещё три особы решительно нестроевого вида. Но присутствие барышень было не самым удивительным — гораздо более Савушкина изумили несколько фигурных бутылок тёмного стекла, изрядно покрытых пылью. Вино? Прошло всего двадцать минут! Да, лихие у него ребята, ничего не скажешь…
— Лейтенант, доложите. — Сухо бросил он Котёночкину.
— Товарищ капитан, тут гражданские пробивали ход в фундаменте костёла паулинов… Паулинов, Гошка? — обернувшись к гостьям, спросил он у ближней. Та кивнула, — Так вот, наткнулись на винный погреб, заваленный в тридцать девятом году. Ну и… — смутившись, махнул рукой на стол, — Девчата принесли снять пробу…
— И как?
— Товарищ капитан, — подал голос Костенко, — мы ведь всё понимаем, мы тилько по сто грамм, просто дегустация…
— Вино убрать. Девчат отправить по месту жительства. Есть разговор…
Разведчики живо смели со стола выпивку и закуску, загрузили всё в вещмешок, и, вручив его той самой Гошке — деликатно выставили дружелюбных полек за дверь. После чего Котёночкин произнёс:
— Статус кво восстановлен, товарищ капитан.
Савушкин кивнул.
— Вино — это хорошо, кто б спорил. Я бы и сам с вами выпил — но не сейчас. Сейчас у меня к вам вопрос — ко всем.
Все четверо обратились в слух. Савушкин улыбнулся.
— Это лишнее. Демонстративное рвение — перебор. — И уже серьено продолжил: — Хлопцы, поляки просят нас провести разведку в тактических порядках немцев на Воле и Охоте. Выснить, какими силами и в каких направлениях те планируют наступать. Мы здесь добровольно, и тащить вас опять к немцам я не имею права. Поэтому спрашиваю — кто из вас добровольно готов пойти со мной?
Костенко разочарованно произнёс:
— Тю, и стоило сворачивать той банкет? Допили б, та пошли… Я з вами, товарищ капитан!
Лейтенант кивнул.
— Лёша, ну к чему это? С тобой, конечно.
Строганов скупо улыбнулся.
— Куда ж вы пойдёте без рации? Я с вами, товарищ капитан.
Последним высказался Некрасов, буркнув:
— Цирк. Иду, конечно.
Савушкин кивнул.
— Ни в ком не сомневался. Но решил дать право отказаться. Рад, что никто им не воспользовался. — Помолчав, добавил: — Сегодня вечером мы опять вступаем в ряды Люфтваффе. А вот получится ли снова оттуда выйти — не знаю…
Глава шестнадцатая
Вот это пердюмонокль… И что теперь делать?