Парашюты над Вислой

На юго-западе, в районе Охоты, редкий ружейно-пулемётный огонь перемежался резким хлопаньем ротных миномётов, на востоке, где начиналась Старувка — иногда рвались гаубичные снаряды, но не часто, на северо-востоке, в районе Жолибожа — вообще было тихо. Прав лейтенант, не относятся немцы к этому восстанию всерьез; да и зачем? Железная дорога исправно функционирует, вон, к вечеру эшелоны один за одним покатились. Есть проблемы с проездом к мостам Понятовского и Кербедза — это да, но это не критично, до мостов этих можно добраться в объезд по берегу Вислы, который контролируется немцами. Варшавяне сколько угодно могут вывешивать на улицах захваченных ими внутренних районов города красно-белые флаги и петь гимн на площадях — с военной точки зрения Варшава контролируется немцами. Тогда вопрос — зачем тогда немцам в город стягивать всякую мутную сволочь, целые полки изменников и выродков? И ладно бы просто предателей — так ведь ещё и сущих подонков, откровенных преступников, негодяев, запросто, походя расстреливающих мирных жителей! Эта мразь убивает детей — а немцы на это просто смотрят! Какая-то логика в этом должна быть — просто пока не нащупывается…

— Товарищ капитан, готово! — радист держал в руках листок с расшифрованной радиограммой.

— Давай!

Так. «В районе Магнушева-Студзянки идут тяжёлые бои за плацдарм. Группе выяснить, какие силы немцев перебрасываются к Магнушеву. Немедленно доложить. Баранов». Ну вот, теперь всё ясно…

— Женя, подымай хлопцев. Выходим.

Сторожко, хоронясь по кустам, группа подошла к железной дороге, пересекла её и, пробравшись по огородам к шоссе — залегла под откосом, дожидаясь удобного случая, чтобы незаметно его пересечь. Случай представился минут через десять — движение стихло и справа, и слева; одним броском Савушкин и его люди пересекли шоссе и по пологому скату взобралась на пригорок, на котором утром окапывались пулемётные и миномётные расчеты власовцев. Сейчас наскоро вырытые огневые позиции опустели — и разведчики, расположившись в одном из миномётных капониров, затаились — пока командир ориентировался по карте, куда им идти дальше.

Станция Варшава-Охота, судя по карте, была недалеко, в полутора километрах — но Савушкина не покидала какая-то смутная тревога. Может быть, где-нибудь затаиться и подождать до утра? Он помнил такой же мандраж, когда они отходили к реке Волма в Белоруссии — тогда, помнится, предчувствия его не обманули, они напоролись на немецких сапёров, минирововших мост; что их ждёт теперь?

— Ну что, товарищ капитан, тронулись? Тут вроде недалеко… — вполголоса произнёс Котёночкин.

Савушкин вздохнул.

— Как-то скверно на душе. Чувствую какую-то пакость, какая нас ждёт за углом…

— Тем более надо идти. Она же ждёт! — пошутил лейтенант. И уже серьезно добавил: — Рацию мы упаковали в польский армейский мешок, туда же накидали документов, пару пистолетов, ремень с орлом на бляхе, конфедератку… А у нас с документами полный ажур!

— Не совсем. Мы на неделю… даже больше, чем на неделю — просрочили явку в часть. Это обвинением в дезертирстве попахивает… — Савушкин вздохнул, поднялся и бросил своим: — Аллес, ком!

И лишь только они вышли из лесопосадки у шоссе к какой-то улице — как внезапно зажглись фары какого-то автомобиля, осветив группу, и раздался резкий окрик:

— Halt!

— Nicht schießen! Wir sind deutsche Soldaten![167] — Прокричал в ответ Савушкин.

Из темноты в свет фар шагнуло несколько фигур, осторожно, держа винтовки наизготовку, двинувшихся к разведчикам.

Когда приближающихся немцев Савушкину удалось разглядеть более детально — он вздохнул с облегчением: это были не жандармы, на груди у подошедших солдат не было металлических горжеток, составляющих часть формы фельджандармерии. Так, головной дозор какого-нибудь немецкого полка. Хоть тут пронесло, слава Богу…

Один из подошедших, судя по погонам — обер-фельдфебель — протянул Савушкину руку и властно бросил:

— Ihre papiere, dokumente, wehrpaß, soldbuch, bitte!

Понятно, это их расположение, они и банкуют. Ладно. Капитан протянул ему свой зольдбух и предписание из штаба Люфтваффе. Обер-фельдфебель внимательно вчитался в бумагу из управления личного состава, повернул её так, чтобы на неё падал свет фар — и отчего-то рассмеявшись, что-то проговорил своим товарищам. Те тоже дружно засмеялись — чем немало озадачили Савушкина. С ошибками, что ли, написано? А этот обер — бывший учитель немецкого? Или в чём там дело?

— Was ist los, Unteroffizier? Warum bist du so glücklich?[168] — Голос Савушкина прозвучал достаточно жёстко, чтобы смех тут же стих. Фельдфебель, щёлкнув каблуками и приняв стойку «смирно», доложил:

— Sie haben eine Richtung in der division von «Hermann Göring», Herr Hauptmann…[169]

— Genau so. Wir fahren zum Bahnhof Warschau-Okhota. Was ist hier so lustig?[170]

— Wir sind also das Versorgungsregiment der Division "Hermann Göring", Herr Hauptmann![171] — И обер-фельдфебель помимо воли вновь улыбнулся.