Парашюты над Вислой

— Некрасов — впереди, шагов на двадцать. Потом лейтенант и Костенко. За ними радист — Женя, караулишь немца. Я замыкаю. Держимся стен и кустов, на открытые места не выходим. Общая дирекция — север-северо-запад. Витя, если что-то подозрительное — сразу останавливайся и подымай руку. Всё, тронулись!

Они обошли полуразрушенный особняк, обогнули какое-то бывшее присутствие — суд или постерунок полиции, так сразу и не поймёшь — и, выйдя на улицу к какому-то собору, на лежащей впереди площади обнаружили какое-то движение.

К поднявшему руку Некрасову подошёл Савушкин.

— Товарищ капитан, видите?

— Вижу.

На восточной стороне площади были сооружены баррикады — довольно внушительного вида. На них копошились какие-то люди, причём — вооружённые.

Савушкин бросил лейтенанту:

— Володя, бинокль! — Тот подал ему свой «цейс».

Ага, бело-красные повязки на рукавах и касках… Повстанцы! Ну слава Богу…

Внезапно со стороны какого-то дворца, стоящего метрах в пятиста западнее, раздался одиночный пушечный выстрел — на слух, как определил Савушкин, трёхдюймовка, не больше. По характерному звону — из штурмового орудия или танка. Разрыва не последовало — очевидно, перелёт. С той стороны, похоже, ещё те «спецы», подумал капитан, не попасть в баррикаду с пятисот метров — это надо сильно постараться…

Баррикада ответила залпом из трех миномётов — резкие выхлопы последовали один за другим почти без перерыва, слившись в один длинный громкий «выдох» — и следом за ним у дворца сверкнули три яркие вспышки. Однако, а повстанцы-то поточнее немецких артиллеристов будут… Или танкистов?

Самоходчиков. На трамвайные пути у дворца выползли две самоходки — как их называли в Красной армии, «артштурм». Старого образца, с короткими семидесятипятимиллиметровыми пушками — из которых они тотчас же открыли огонь. Вспышки и грохот выстрелов разорвали ночную тишину и темень. Однако, по пять снарядов выпустили — не берегут боеприпасы…

Баррикада ответила довольно дружным и густым ружейно-пулеметным огнём — Савушкин про себя лишь вздохнул. Поспешил он похвалить этих повстанцев… Без всякой нужды вскрыли перед немцами свои огневые. А главное — без толку, самоходкам этот шквал винтовочных пуль — как слону дробина…

— Костенко, Некрасов! — за мной, к трамвайным путям! Лейтенант, остаёшься тут с радистом и немцем!

Надо помочь. Хлопцы с баррикады отважны до изумления — но толку от их отваги чуть. Ничего, мы их поддержим…

Втроём разведчики, хоронясь в тени развалин, пробрались на триста метров западнее, и в торце последнего дома, взобравшись на его руины, нашли отличную позицию. С неё целиком просматривался дворец, его западная сторона, сад за дворцом и внутренний дворик — в котором, вскинув бинокль к глазам, Савушкин увидел копящуюся перед атакой немецкую пехоту.

— Витя, видишь?

Снайпер, всмотревшись в свою оптику, коротко бросил:

— Да.

— Офицеры?

— Трое или четверо. И человек сто пятьдесят бойцов.

— Приготовься! Как только лупанёт самоход — стреляй.

— Принято.

— Олег, у тебя с собой сколько патронов?

— Одна лента. И ещё одна осталась у нимца. Я на його повисыв.

— Хорошо, больше и не надо. Как только немцы пойдут в атаку, а баррикада откроет огонь — лупи всю ленту махом и уходим.

— Добре!

Самоходки, преодолев трамвайные пути, остановились и вновь дружно выпалили в сторону баррикады. Раздались взрывы — которые весьма взбодрили немецкую пехоту. Толпа немцев вывалились в ворота дворца, живо развернулась в густую цепь и порысила к своим самоходчикам — которые медленно двинулись вперёд.

— Витя, сейчас!

— Готов!

Ближняя к разведчикам самоходка остановилась, выстрелила — и почти одновременно с ней раздался хлёсткий винтовочный выстрел с правого фланга. Один из офицеров, ведущих цепь в атаку, выронил пистолет, споткнулся, упал на колени — и ткнулся лицом в травмайные рельсы. Савушкин, наблюдавший это в бинокль, удовлетворённо кивнул.

— Один есть. Сейчас будет вторая стрелять — не опоздай!

— Не боись, командир!

Вторая самоходка выстрелила, почти одновременно с ней выстрелил Некрасов — но, насколько понял Савушкин, ни в кого не попал: ни один из трех оставшихся немецких офицеров не упал, все дружно продолжали подгонять своих бойцов.

— Витя, промах!

— Вижу. Ничего, не уйдут!

Тем временем цепь подошла к самоходкам. Машины утробно рыкнули, выпустили в воздух клубы чёрного, тяжёлого, густого дыма — и двинулись к баррикаде.

— Олег, готовность!

— Есть!

— Витя, за тобой должок! Давай, пока моторы ревут!

— Ща отдам!

Третий выстрел Некрасова достиг своей цели — толстый немец, оежсточённо махавший своим «парабеллумом», внезапно замер, выронил пистолет — и повалился навзничь. К нему подбежали двое солдат, попытались оказать помощь — но тут же бросили это дело; судя по всему, рана оказалась смертельной.

Самоходки и крадущаяся за ними цепь тем временем подобрались к баррикаде меньше, чем на двести метров — и тут та взорвалась просто морем огня! Ого! — подумал Савушкин, это уже не те мальчики с пистолетами, которые пытались штурмовать Гданьский вокзал, это уже всерьез, по-настоящему…

— Олег!