Парень из реалити-шоу (ЛП)

«Я требую, чтобы никто никогда так не говорил».

– Вот почему я все делаю по дому, – продолжает она. – Они немного свихнулись от беспокойства.

Я продолжаю кивать головой, пока она не садится на кровать рядом со мной. В номере две кровати с бельем цвета ржавчины. Белье плохо гнется то ли потому, что оно совсем новое, то ли потому, что его давно не стирали, догадайтесь сами. Мы снова нарушаем пятое правило. И снова. И снова.

========== 55. ==========

По дороге в Джорджию Ханна натыкается на радиостанцию, где играют исключительно песни студии «Мотаун» шестидесятых годов. Похоже, Ханна знает слова кучи этих песен. По-моему, для любящей панк-рок дочери мусорщика это довольно необычно, но, возможно, все совсем не то, чем кажется. Как я.

Я веду машину, а Ханна кладет руку мне на бедро. Я немедленно вспоминаю, чем мы занимались в комнате мотеля. Я немедленно хочу жениться. «Тормози, тормози, тормози». Где-то раз в час Ханна щиплет меня за ногу и спрашивает что-то вроде:

– Я что, правда вытащила книгу? – Или: – Мы что, правда нырнули в реку? – Или: – Ты что, правда швырнул мой дневник в чертов водопад, мудила?

Я каждый раз прошу прощения, но она не злится; дневник лежит у нее в кармане, в тепле и безопасности, хотя не все страницы можно читать. Она не орет на меня, и я не понимаю, почему. «Как она может не злиться?» Мне хочется рассказать ей, что мое сердце обернуто толстым слоем полиэтилена, а она его разворачивает, но это звучало бы глупо. В полиэтилен завернуто не только мое сердце. Мой рот тоже завернут. И мой мозг. Как-то так и получается, когда рождаешься в стране притворщиков. Чтобы выжить, ты наматываешь новые и новые слои, пока не чувствуешь себя в безопасности. «Джердень – полная хрень, там все неправда». Над нами ярко-голубое небо и огромные кучевые облака. Нас греет солнце. Вчера, в «Лачуге крабов», я мерз, а теперь я жарюсь. Я еще чуть-чуть опускаю окно. Ханна подпевает, кажется, Стиви Вандеру. Там что-то о том, что все будет хорошо. «Я требую, чтобы все было хорошо».

У меня звонит телефон.

– Твой папа, – говорит Ханна.

– Вот блин, – отвечаю я. – Пусть звонит дальше.

Ханна выключает музыку:

– Кажется, у меня просыпается совесть.

Я торможу на какой-то пустой проселочной дороге штата Джорджия и целую ее. Не судорожно, как прошлой ночью, – просто целую любимую девушку в губы, чтобы ей стало получше.

– Интересно, мы когда-нибудь допишем список? – спрашиваю я. – Не хочу назад. Там никогда ничего не изменится.

Ханна улыбается мне:

– Я оставила его в мотеле. В мусорном ведре.

– Отлично.

– Мы же не можем записать ни одного настоящего требования, они слишком нереалистичны, – замечает Ханна. – Не могу же я написать: «Пожалуйста, станьте снова нормальными и хватит использовать меня как неутомимого домашнего раба»? А ты не можешь сделать свою сестру адекватной.

– Вообще, после вчерашней ночи у меня осталось всего одно требование, – произношу я. У Ханны заинтригованный вид. – Я хочу, чтобы ты была моей девушкой по-настоящему.

– А, это… – вальяжно произносит Ханна.

– Понимаешь, я хочу кому-то доверять. И чтобы мне кто-то доверял. – Ханна кивает. – Я хочу жить нормальной жизнью, понимаешь?

Она отвечает, глядя на дорогу:

– Я хочу быть как Нейтан и Эшли. Чтобы у меня была работа, дом, домашнее печенье и много аквариумов. Ну ты же играл в детстве в домик?

Я никогда не играл в домик. Если не считать игры «в доме живет маньяк, который хочет тебя утопить».

– До того как ты привела меня к ним, – признаюсь я, – мне никогда не нравились аквариумы. У нас никогда не было домашних животных.

– Рыбы это не животные! – возражает Ханна. – Они все равно что птицы, только в воде. Живые воплощения свободы.

– За стеклом.

– Они не знают, что они за стеклом.

– Но мы-то знаем.

Она сверлит меня взглядом, и я легко улыбаюсь. «Здорово было бы быть рыбой и не знать, что я живу за стеклом. Хорошо бы жить в аквариуме вдвоем с Ханной. Было бы круто отрастить жабры и научиться дышать под водой».

– Можно теперь мне за руль? – просит Ханна.

Проселочные дороги в Джорджии очень неровные и иногда резко поворачивают. Ханна разгоняется сильнее, чем позволил бы себе я, включает диск «Джеральду от дочери мусорщика», врубает звук на полную мощность и пытается провести экскурсию по миру панк-рока, но я почти ничего не слышу: слишком громко играет музыка и щебечут синие птицы у меня на плечах. Я целый день не был в Джердне и не хочу туда. Синие птицы прилетели, чтобы унести меня туда, но мне плевать. Я вдруг понимаю, что мне нравится панк-рок. Из него получается отличный саундтрек к моей жизни. Думаю, визжащие гитары и орущие мимо нот певцы идеально наложились бы на ролики из «ТелеТёти» – там, где я устраиваю скандалы, все крушу, сру и плачу. Я пишу Джо-младшему и вру: «Чувак, через пару часиков буду во Флориде. Около вас. Можно в гости?» Приходит еще одно сообщение от папы: «Звонила какая-то женщина, говорит, ты похитил ее дочь. Вернись домой, пожалуйста. Обещаю, мы со всем разберемся».

Я читаю сообщение Ханне. Она удивляется, что ее мама как-то смогла найти наш домашний телефон.