Пока Ной обдумывает услышанное, Клодия отнимает у него фруктовый лед и возвращается в свою далекую комнату. Звук ее шагов стихает, потом начинает орать телевизор.
– Боюсь, никуда уйти не получится, – сетует Ной.
– Разве Клодия недостаточно взрослая, чтобы остаться дома одной? – спрашиваю я.
– Я беспокоюсь не о том, что она одна. Я беспокоюсь о том, что она одинока.
За свой вопрос становится стыдно: мне в голову не пришло бы беспокоиться о том, что Джею одиноко.
Ной ведет мня в телегостиную: там на лаймово-зеленом диване устроилась Клодия – совсем как детсадовка в крепости из подушек. В распоряжении у нее все современные удобства: пульт от телевизора, универсальный пульт климат-контроля, снеки, полупрочтенный журнал. Вид у Клодии несчастный вопреки стараниям скрыть, что она несчастна.
– Че надо? – осведомляется Клодия с обычной неприязнью.
– Просто хочу спланировать сегодняшний вечер. Нет желания куда-нибудь пойти?
– Я похожа на человека, у которого есть такое желание?
– Тогда как насчет пиццы и кино напрокат?
– Это можно.
– Ты уверена?
– Сказала же, можно. Че еще тебе от меня надо?
Если бы моя сестра так разговаривала, я выдал бы что-то в духе «Мне надо, чтобы ты не сидела с постной рожей». Ной явно добрее или как минимум терпеливее меня, потому что реагирует спокойно.
– Жди пиццу и кино напрокат! – бодро обещает он. – Мы скоро вернемся!
Вместо ответа Клодия увеличивает громкость телевизора.
– Тихо смываемся, – говорит мне Ной. Мы бежим обратно на кухню.
– Клодия всегда такая? – не могу не спросить я.
– Нет, не всегда. Думаю, сейчас она злится на родителей. Еще думаю, она хочет поразить тебя.
– Поразить меня?
– Ну… Может, «поразить» – слово неудачное. Думаю, она не упустила тот факт, что… что ты мне нравишься.
– А что ты мне тоже нравишься, она не упустила? – интересуюсь я, пододвигаюсь ближе, пальцами глажу его рубашку.
– Стопроцентно нет.
– Тогда должен отметить, что сестра у тебя очень наблюдательная.
Теперь мы так близко, что можем шептаться.
– Прекратите! – орет Клодия из телегостиной.
Мы с Ноем заливаемся хохотом, чем, вне сомнения, бесим ее пуще прежнего. Телевизор затих в ожидании наших дальнейших действий.
Мы берем кредитки и отправляемся в город.
Пожалуйста, перемотайте кассету на начало, прежде чем возвращать
Мы с Ноем разбегаемся – он за пиццей, я за кино. Наверное, это оптимальный вариант, ведь я собираюсь в «Видеораму Спиффа», а там не жалуют новеньких. Многие из нас не расстаются с видаками как раз из-за Спиффа: он помешан на кассетах примерно как диджеи – на виниле. Дивидишками и другими технологическими новинками он заниматься отказывается.
Кассеты у Спиффа разложены по законам его собственной логики. «Американский пирог» попал в «Боевики/Приключения», «Форрест Гамп» загремел в «Порнографию» вместе с другой вдохновляющей классикой. Спифф никогда не скажет ни где лежит та или иная кассета, ни даже есть ли она в наличии. Либо сам разыщешь, либо уйдешь с пустыми руками. Интересуют Спиффа не посетители, а только кино – наверное, поэтому мы раз за разом возвращаемся к нему в видеораму.
Ной провел мне краткий ликбез на тему того, какие фильмы нравятся Клодии. По сути, любое кино с хипстершей – дело верное. Наличие Джона Кьюсака[30]
– тоже плюс. Я направляюсь в секцию «Драма» за фильмом «Скажи что-нибудь»[31], отдавая себе отчет в том, что, по мнению Спиффа, в комедиях заключена истинная драма жизни.– Привет, Пол!
Мое имя доносится из секции «Фильмы на иностранных языках». Мое имя… произнесено голосом Кайла.
Меня поймали в «Комедии», разделяет нас только «Научная фантастика», секция большая, но недостаточно.
– Пол? – снова зовет Кайл, на сей раз неуверенно. Сейчас выражение его лица мне яснее, чем за все время со дня нашего расставания. В смысле, с тех пор, как он меня бросил.
– Привет, Кайл.
В видеораме больше ни души – только я, Кайл да Спифф у кассы: он глядит в монитор, отведенный исключительно под Тарантино и Джули Эндрюс[32]
.– Я хотел с тобой поговорить, – заявляет он, переступая с ноги на ногу. Я смотрю на измочаленные отвороты его брюк. Я вспоминаю, как выдергивал нитку из этих самых отворотов, как касался скрытой под ними лодыжки, – та греза о воскресной прогулке в парке, как ни странно, оказалась реальностью.
Кроссовки сегодня другие. Я это замечаю.
Что сказать, не знаю. Разговор сейчас заводить вообще не хочется. Тем более что в видеораму должен заглянуть Ной после того, как купит готовую пиццу. В то же время я умираю от желания узнать, что понадобилось Кайлу.
– Я извиняюсь, – говорит Кайл. Так просто, так ясно. Я прислоняюсь к ближайшему кронштейну и едва не сношу полное собрание выступлений Эбботта и Костелло[33]
.– За что? – переспрашиваю я. Вдруг я ослышался? Пытаюсь подобрать слово, по звучанию похожее на «извиняюсь», но таких просто нет.
– Я был неправ. Я ошибся. Я обидел тебя. И мне стыдно. – Затем, словно поймав запоздалую мысль – через запятую, – Кайл добавляет: – Я просто не мог не сказать тебе об этом.