Паргелий (СИ)

«Дядюшка» мерзко ухмыльнулся, но делиться новостями не стал. Вместо ответа на правах нежданного родственника цапнул меня за подбородок и повертел, не обращая внимания на попытки вывернуться, будто рассматривая, как же я выросла. Видимо, пришел к выводу, что сильно, потому что взгляд съехал на шнуровку на груди — да так к ней и прикипел.

Что-то мне подсказывало: демонстрировать, что у меня под курткой, на этот раз точно не стоит.

— И ведь не побоялась же, — с легким удивлением констатировал Горин, внимательно рассматривая шнуровку.

До меня уже и так дошло, что Нальма — не Лиданг, где над каждой жрицей трясутся, как над хрустальной статуэткой, но дядюшка, по всей видимости, счел своим долгом заставить меня как минимум поседеть от страха. Здесь хватало и других врачевателей, готовых работать с не самыми законопослушными гражданами, и беречь меня, как зеницу ока, никто не станет — даже с протекцией самого принца.

Причем в некоторых районах она может и вовсе сослужить дурную службу.

— Побоялась, — честно созналась я, уже не пытаясь вырваться. — И до сих пор боюсь. Но поставки контрафактных генераторов из камарилла, очищенного невесть чем и невесть как, меня пугают еще больше.

— Тебя? — скептически переспросил Горин, отпустив, наконец, мой многострадальный подбородок. — Или Третьего?

— А Третьего — вообще до дрожи и ватных коленок, — не стала отрицать я. — Полагаю, о готовящейся поправке тебе тоже доложили?

Горин помедлил, пристально всматриваясь в мое лицо. Вряд ли он увидел там что-нибудь судьбоносное, а уж на звание сногсшибательных могли претендовать разве что мои мешки под глазами, — но, тем не менее, «дядюшка» махнул подавальщице сам, и та тотчас же нарисовалась рядом со столом.

А я наконец-то расслабилась, растекшись по спинке стула. Если меня и скушают теперь, то, по крайней мере, с подливой.

— Ты не носишь часы? — не в тему поинтересовался «дядюшка», сделав заказ.

— Нет, — с некоторым недоумением призналась я. По совести, в часах я не испытывала никакой нужды: будили меня попеременно Лили и Анджела, а на дежурствах я сидела до прихода сменщицы, не слишком пеняя, если та задерживалась (поскольку это обычно бывала Тилла, пенять вообще было бесполезно), а строгий распорядок дня в Храме не поддерживался. Верховная считала, что жесткая дисциплина слабо вяжется с душевным покоем и умиротворением, а периодические опоздания женщинам вполне простительны.

— Зря, — весомо заявил Горин. — Говорят, при дворе модно. Такие, чтобы с широким ремешком и ажурной ковкой вокруг циферблата.

— Э-э… хотите посоветовать своего мастера? — окончательно растерялась я.

— Хочу посоветовать перетряхнуть его лавку, — прямо заявил «дядюшка», немало позабавленный моей реакцией на рассуждения о моде в исполнении смуглого небритого мужика откровенно бандитской наружности.

— А-а, — расслабилась я. — И где же она?

— В Облачном квартале, — запросто сообщил Горин. — У площади со спиральными фонтанами.

Я недоверчиво нахмурилась. Облачный квартал — это всего в четверти часа ходьбы от дворцового парка, там расположены самые солидные заведения с поистине душераздирающими ценами, а приличная часть магазинов и вовсе принадлежит королевским мастерам. Расположить там подпольный заводик по очистке контрафактной камарилловой руды — такая неописуемая наглость, что…

Вполне могло прокатить.

— А кто хозяин лавки? — поинтересовалась я.

— А, какой-то дворянин, — рассеянно отмахнулся Горин. — Вряд ли он в курсе, что происходит у него в подвале. Слишком редко появляется в лавке. Вот управляющий его, хелльский риттер из безземельных, — тот еще жук.

— Хелльский, говоришь… — немедленно насторожилась я и собралась было вцепиться в «дядюшку», выпытывая все, что он знает о хозяине, но тут вернулась подавальщица с подносом, и Горин машинально потянулся за своей тарелкой левой рукой, а мои мысли привычно свернули на проторенную дорожку. — Ты же правша? — удивилась я, припомнив, какой рукой меня хватали за подбородок.

А главный криминальный авторитет столицы неподдельно смутился, поставив тяжелую миску с жарким на стол.

— Погода меняется, — констатировал он и потер правое предплечье.

В результате я задержалась в Расселине до самого вечера. У дядюшки обнаружился не совсем правильно сросшийся перелом, и я долго с интересом вертела его руку, пытаясь сообразить, что же пошло не так. Над предплечьем явно работал хороший врач, сумевший-таки вернуть конечности былую подвижность, но шрам все равно противно ныл к дождю, мешая полноценно функционировать.

А потом сообразила сразу две вещи: во-первых, дело в неаккуратном рубце, зажавшем нерв, а во-вторых, пентаграмму следовало вышивать где-нибудь на рукаве или подоле, а не на груди. Впрочем, пациента такое положение вещей ничуть не расстроило, — зато не на шутку смутило и испугало меня. Успокоилась я только тогда, когда поняла, что меня подсознательно перевели в категорию хоть и чужих, но полезных людей: портить отношения с посланницей Равновесия ради сиюминутных развлечений дядюшка не станет. Слишком расчетлив и благоразумен.