Ну да, они же тут из любого явления жизни пытаются сделать пытку. Вытягивают негативные энергии даже из самих демонов. Как ларитры, только в общемировом масштабе.
Когда Лахджа уже почти добралась до дверей, вдоль очереди прошел какой-то пацаненок. Кажется, не местный — никаких рогов или хвоста, глаза и волосы красные, кожа бледная. Нес обычный ящик пива, но с таким гордым видом, будто он вексилларий, идущий со знаменем.
При виде Лахджи он приосанился, окинул ее критическим взглядом и спросил:
— Как зовут, красивая?
— Э… Лахджа, — ответила та недоуменно.
— Очарован, — протянул ей банку пива мальчишка. — Когда я вырасту, то женюсь на тебе.
— Как мило, — взяла пиво Лахджа. — Но я уже замужем.
— Мы с тобой что-нибудь придумаем, — сверкнул белоснежными клыками демоненок.
— Он это всем обещает, — лениво сказала секретарша Асмодея.
— И все обещания исполню, любовь моя, — сказал демоненок, одарив и ее банкой пива.
Делал он это так, словно преподносил к ее ногам все сокровища мира.
— Так, а… Лахджа?.. — вдруг задумалась секретарша. — Жена Хальтрекарока, Паргорон?..
— Да…
— Так что же в общей очереди сидите? Вы в списке.
Громадные двери распахнулись, открывая багровый зал с видом на огненное озеро. На гранитном троне восседал огромный монстр — аурой явно Асмодей, но куда величественней, официальней.
Сейчас он совсем не походил на того нелепого алкаша, который рыгал и пердел на приемах у Хальтрекарока. У него было три головы — бычья, козлиная и человеческая. Сзади извивался змеиный хвост, лапы напоминали петушиные, оснащенные страшными когтями. Над плечами колыхались драконьи крылья, а зубы у всех трех голов торчали из пастей саблями.
То ли это его истинный облик, то ли просто экспериментирует с имиджем. Честно говоря, выглядит так, будто он просто наворотил случайных деталей.
Перед троном стоял жирный дьявол шестого ранга, котельничий. Предыдущий посетитель еще не закончил со своим делом. Лахджа деликатно прислонилась к двери, пока Асмодей завершал аудиенцию.
— …Я сделал особую программу, — объяснял дьявол. — Концентрированную. Он переживает сильнейшие страдания, во время которых постоянно теряет что-то, что ему дорого. Переживает воспоминания своих жертв.
— И какой получился срок? — спросил Асмодей.
— Две тысячи триста шесть лет, — вздохнул котельничий.
— Ну-ка дай его дело… мнэ-э… Экий проказник. Его ж если из котла выпустить — так он завтра сам в демона обратится. Готовый материал, ему даже спецобработка не нужна.
— Так может его и того?..
— Сдурел? Это ему будет награда, а не наказание. Мы тут грешников награждаем? Мы их тут гнобим.
— Но демонов низшего ранга тоже ведь… гнобят…
— Посмотри на его послужной список. Он похож на мелкого беса? Если позволить ему демонизироваться, он твоим начальником станет. Хочешь?
— Нет, — вздрогнул котельничий.
— Вот и все. Отправь его к долгим. И кроме воспоминаний жертв показывай ему, как бы он был счастлив и любим, если б жил не так, как жил. Мы еще приведем ублюдка к раскаянию.
Раздалось шипящее чпоканье. Асмодей и котельничий в этот момент как раз закончили диалог, и звук открываемой банки прозвучал неожиданно громко. Оба демона уставились на Лахджу, и та медленно-медленно отхлебнула.
— Извините, — сказала она. — Оно тут быстро нагревается.
Кажется, Асмодей не разозлился. Хотя было сложно сказать по взгляду сразу трех голов. Он что-то черканул когтем на протянутой дьяволом бумаге, спровадил посетителя, поманил Лахджу пальцем и сказал:
— Я знал. Знал, что ты придешь. Приползешь на брюхе.
В руке у него появилась черносливина, и он демонстративно ту слопал.
— Конечно, ты знал, тебе секретарша все передает, — невозмутимо сказала Лахджа. — И для начала я хотела извиниться…
— Иди сюда, будешь извиняться.
— Вербально! — поспешила сказать Лахджа, против своей воли шагая к трону. — Но с искренним раскаянием!
Асмодей закинул ногу на ногу и снисходительно ухмыльнулся.
— Ну давай для начала вербально, — сказал он. — Извиняйся. Громко извиняйся, если хочешь стать моей любовницей.
— Э-э-э… мне кажется, ты не совсем верно понимаешь цель моего прихода…
— Правда? Мне твоя цель кажется очевидной, — сказал Асмодей, сцепляя пальцы-сосиски на огромном пузе. — Ты наконец-то приняла свои тайные желания. Смирилась с жаждой отведать адской колобахи. И теперь ты униженно приползла ко мне просить о милости. Тайком от мужа. Тяжело тебе было смирить свою гордость?
— Да что ты, мать твою, такое несешь? — с отвращением спросила Лахджа. — Ты себя в зеркале видел?
— Ненадолго же хватило твоих извинений.
В ауре Асмодея появились огоньки похоти. Он любил, когда ему противостояли. Любил ломать, любил портить.
Разумеется, ему не нужна конкретно Лахджа, вряд ли он вообще видит в ней что-то, кроме очередной дырки. Просто она любимая жена его лучшего друга… конечно, он обязан ей присунуть! Для него это почти дело чести!