Паргоронские байки. Том 5

Но некоторые выделяются в этом фоновом шуме. Те, чьи голоса знакомы богам, или просто особенно громки. Сейчас Всеблагий слышал мольбу из мира, в котором никто не мог к нему взывать, в котором никто не знал его имени… собственно, имени в мольбе и не звучало. Это было просто очень горячее, отчаянное желание, исходящее из мощнейшего источника. Оно дотянулось до Всеблагого сквозь миры и пространства, было услышано и понято… и он откликнулся.

Шесть тысяч лет. Планета сильно изменилась за этот срок. Вместо нескольких сотен хтонических чудовищ их тут были миллионы. Помельче, пожиже, а многие уже почти утратили бессмертие — но в массе своей это все еще были хтоники.

Семь основных видов. Изначально было больше, но не все сумели достаточно расплодиться, часть вымерла, была истреблена остальными. Для этих живых машин разрушения планета оказалась не так уж и велика — и не всегда они жили в мире.

А восьмой вид заканчивал существование прямо сейчас. Там, откуда шла мольба, случилась настоящая бойня. От горизонта до горизонта все было уничтожено.

Ни травинки, ни былинки. Земля зияла трещинами и кратерами. И повсюду лежали трупы.

Огромные трупы. Хтоники нескольких видов — но преобладал среди них один. Тот самый вид, представителю которого Всеблагий шестьдесят два века назад рассказывал, что в юности был богом виноделия.

Вот он, этот самый представитель. Лежит на боку, истекая кровью. Почти мертвый.

Мертвая. Это самка. Всеблагому не нужно было задавать вопросов — он проник в суть вещей и узрел всю картину произошедшего.

Они были царями местной природы, эти хтоники. Не самые крупные среди других, зато самые быстрые и ловкие, самые хитрые и коварные. Они были идеальными хищниками — и с каждым тысячелетием все сильнее доминировали над остальными, все активнее истребляли остальных.

В случае с обычными животными на том бы все и закончилось. Но даже самые тупые хтонические чудовища гораздо умнее обычных животных. Среди обитателей планеты не все в полной мере обладали разумом, но все были достаточно сообразительны — умели общаться между собой, умели сотрудничать.

И умели вести войны.

Они объединились против доминирующего вида — и одержали верх. Последняя из битв свершилась здесь и закончилась буквально только что. Хтоники громадны, могучи и неуничтожимы… но не когда против них выступают такие же хтоники.

Последняя живая самка смотрела на Всеблагого — а он смотрел на нее. Она ничего не говорила… они так и не научились говорить по-настоящему, эти существа. Вся залитая кровью, она была почти раздавлена тугими кольцами гигантского змея — и змей был мертв, а она все еще жива… но ей оставалось недолго.

И она ни о чем не просила Всеблагого. Ей просто стало страшно и одиноко — и она вдруг вспомнила того, кто когда-то столь многое дал им всем и ничего не попросил взамен. Вспомнила чувства, охватившие ее, когда она была в центре акта творения, когда вокруг оживала и расцветала планета.

И тому, кто был раньше богом хмельных лоз, а теперь творил миры, она отдала своего детеныша.

Только из-за него она все еще и цеплялась за жизнь — потому что он недавно родился и был еще совсем мал. Хтоник второго поколения, он произошел не из Хаоса и явился на свет не взрослым. Обещал вырасти ужасающим монстром с убийственными когтями и клыками, но сейчас у него даже не открылись толком глаза.

Всеблагий взял этот крохотный комочек — и по телу матери прошла дрожь облегчения. Бог хранил молчание, но она почувствовала невысказанное обещание. Всеблагий дал клятву позаботиться о ее малыше — и дал он ее не столько матери, сколько самому себе.

А такие клятвы крепче любых других.

— …Это будет благородный и сильный зверь, — одобрительно сказала Аэсса. — Хочешь вырастить из него вахану?

— Вахану?.. — усомнился Всеблагий. — Зачем мне вахана?

— У всех должна быть вахана, — наставительно сказала супруга, играя с детенышем хтоника. — Это традиции.

Всеблагий задумался. Да, многие боги обзаводятся ездовым животным или личным транспортом. В этом нет никакой реальной нужды… но ее нет и в божественных чертогах, и в телесных обликах, и в нисхождениях аватарами. Все это лишь зримые воплощения, символика, за которую может зацепиться глаз. Без них божество постепенно утрачивает свою знаковость, превращается в безличную природную силу.

Но Всеблагий был из тех богов, что не придают значения подобной мишуре. У него не было атрибутов, он не создавал Эмблем, у него не было подчиненных небожителей и пышного дворца в райской обители. Загробную жизнь своей паствы он отдавал на откуп другим, позволял им самим искать свои пути после смерти, как искали они их при жизни.

Всеблагий учил, что само творение должно стать райской обителью, где пребывает божество. И возможно это только сознательными усилиями всех разумных существ. Превозмоганием духа над суровыми законами природы.

В конце концов, зачем еще создавать жизнь, если все, чего она может ожидать от будущего — облегчения в посмертии? Почему тогда изначально не ограничиться загробьем, не творить одни лишь астральные миры?