Паргоронские байки. Том 5

Но Всеблагий не был принципиальным противником символики. В конце концов, это действительно нужно не только ему, но и смертным. Он просто позволял таким вещам появляться самим, не обзаводился ими специально.

И что ж… возможно, у него действительно теперь есть вахана. Только ей сначала нужно подрасти.

— Как его назовешь? — спросила Аэсса.

— У него уже есть имя, — ответил Всеблагий. — Я услышал его в мыслях матери. Его зовут Метеор.

В отличие от своей матери, Метеор родился не взрослым. И взрослел он довольно медленно. Первые несколько десятилетий не Всеблагий ездил на нем верхом, а он сидел у Всеблагого на плече.

Они быстро привыкли друг к другу, становились все неразлучнее. Новый образ божества постепенно проникал в ноосферу, распространялся в коллективном бессознательном — и Метеора все чаще изображали у ног Всеблагого, все чаще в культах появлялась концепция священного животного.

Это ведь действует в обе стороны. Представления паствы влияют на облик и личность бога, но и бог непроизвольно передает знания о себе тем, кто хочет их воспринимать.

Несмотря на то, что Метеор рос в божьей обители, в райском и цветущем месте, где всего было вдоволь, в его жилах бурлил первозданный Хаос. Он оставался хтоническим чудовищем — и ему подсознательно хотелось крушить и разрушать. Порой он буйствовал, порой пытался сбежать… но недалеко. Он всегда возвращался.

Время от времени верх брала природа идеального хищника, и Метеор нападал даже на Всеблагого, вцеплялся зубами и когтями. А будучи хтоником, он мог причинять богу боль, мог наносить раны — хотя и не такие сильные, как сумела бы его мать.

Но на Всеблагого он нападал все-таки не всерьез, больше играл. А вот охотился еще как серьезно. Когда Всеблагий нисходил с ним в иные миры, Метеор сеял вокруг ужас, проявлял всю свою чудовищную натуру, и его приходилось усмирять.

Вот взметнулся фонтан брызг. Мелькнула страшная лапа — и на берег вылетела бьющаяся рыбина. Метеор хищно зашипел — и Аэсса рассмеялась. Возлюбленная Всеблагого стояла на дне морском, и волны колыхались у ее живота, а вокруг бушевали тайфуны и возникали все новые рыбы, все новая живность.

Она тоже иногда участвовала в творении, Аэсса Штормовая. Этот новый мир создавала она, а Всеблагий в основном наблюдал. Метеор с восторгом носился по берегу, нырял в воду, смотрел на бурлящие серебристые косяки… желтые глаза горели огнем, грива топорщилась.

Ему нравилось, ему ужасно нравилось. Волнения в эфире, бурлящий повсюду Хаос, захлестывающая все божественная сила — и первозданная мощь творения. На глазах рождался новый мир, и это будоражило молодого хтоника, достигало глубин его подсознания.

А Всеблагий любовался женой. В такие моменты она была особенно прекрасна — полностью в своей стихии, с искрящимися на солнце волосами и мириадами брызг вокруг. Ее лицо светилось изнутри, на устах играла улыбка, и было с удивительной ясностью видно — воистину пред тобою богиня.

Это было не просто лицо женщины. Сознание смертного при взгляде на нее помутилось бы. Бесчисленные образы присутствовали здесь одновременно. Блики света в ее глазах переходили в блики солнца на воде, пляшущую на дне сеточку отблесков.

Вспышки чешуи резко отвернувшего косяка — и хищная тень, летящая вдогонку. Переливающаяся всеми цветами глубоководная рыбина — и слепой взгляд в окружающую темноту. Огонь спасительного маяка — и разбивающийся о скалы шторм. Горящий корабль на фоне сверкающих молний.

Она безупречно воплощала представления народов о том, какой должна быть богиня морей.

Впервые Всеблагий уселся на Метеора верхом, когда тому исполнилась сотня лет. Тому это не очень понравилось. Всеблагому тоже — но его образ уже включал вахану, переигрывать назад было неудобно.

А Аэсса расхохоталась, и где-то вдали заиграли дельфины, послышался рокочущий шум прибоя. Великая богиня заливалась смехом от того, какой нелепый вид у ее мужа, всемогущего творца миров.

Это действительно смотрелось потешно. Метеор и его сородичи совершенно не вязались с образом ездового животного. Всеблагий был абсолютно незашоренным богом, он не придавал значения внешним атрибутам, но ему все же показалось, что стоит с этим что-то сделать.

Он был творцом миров. Он создавал планеты щелчком пальцев. Он наполнял их жизнью и каждый день укрощал Хаос. Конечно, он без труда придал своей вахане более подходящий образ.

Метеору это не понравилось еще сильнее. Став светящимся белым конем, он взрыкнул, зашипел — и сбросил фальшивую шкуру.

Он был хтоником второго поколения, он был реален немногим меньше, чем сам Всеблагий — и его не получалось видоизменить против его воли. То же самое случилось, когда бог обернул его самобеглой золотой колесницей, летающей моторизованной повозкой и открытым космическим катером.

Но со временем Метеор привык, почувствовал вкус к таким метаморфозам, стал с готовностью отзываться — а потом научился делать это и сам. Он стал очень самовольной ваханой, меняющей облик по собственному усмотрению — но обычно тот соответствовал окружению.