Паргоронские байки. Том 5

Гигантский хтоник издал беззвучный полурев-полушип. Его не было слышно здесь, в безвоздушной бездне, но эфир раскололся от эманаций галактического червя. Колосс размером со звездную систему забился, заметался, втягиваемый в зев божества.

Когда Всеблагий был совсем юным и не слишком значительным богом, это было просто шутливое Ме для пирушек. Оно позволяло в один присест выпивать бочку вина, проглатывать целиком пиршественный стол. Бог виноделия создал его ради пущего веселья — но за сто тысяч лет Ме усилилось вместе с хозяином и стало абсолютным ультиматом.

Ллемедрина скомкало. Скрутило. Сжало в миллиарды раз и продолжало уменьшать. Его тянуло все сильнее — и по мере того, как уменьшался он, уменьшался и Всеблагий. Он возвращался к своему истинному облику, сокращался до существа, каким был изначально, каким был в момент богорождения. Человека средних лет, среднего роста, среднего телосложения — и этот средний во всем человек втягивал в рот Пожирателя Миров.

Напряжение было невероятным. Галактики словно замедлили свой бег. Вся вселенная на секунду замерла, ужаснувшись чудовищному коллапсу. Непредставимо громадный Ллемедрин схлопнулся до непредставимо малого… а потом Всеблагий закрыл рот.

Ничего еще не закончилось. Поглощенную сущность предстояло еще разрушить. Малейшая слабина — и Ллемедрин освободится, развернется до своих полных неописуемых размеров.

Челюсти сжались. Весь Всеблагий сейчас был здесь, в этой крохотной фигурке посреди космоса. Сосредоточивши внутри себя бездну материи, бездну энергии, он направил всю божественную силу на уничтожение, на прекращение жизни пожранного Ллемедрина.

Зубы сомкнулись. Одно мгновение. Доля секунды пролегла между Ллемедрином живым и Ллемедрином мертвым… а потом из него хлынул смертельный яд.

Всеблагого пронзило болью. Воистину кошмарной, охватившей все члены. Ллемедрин оказался слишком силен, слишком ужасен — и поняв, что умирает, он исторг свою ненависть. Сам разорвался на части — и уже разрушаясь, обращаясь в ничто, выплеснул то, что текло в его жилах.

А тек там яд Ралеос.

Несколько зубов пронзило огнем, язык обожгло. Но на них попали лишь несколько капель — большая часть ушла в глотку, в пищевод, в желудок.

Шея Всеблагого посинела, стала почти фиолетовой. Внутри все горело, пылало мучительным огнем. Уже мертвый, Ллемедрин терзал бога изнутри, причинял невыносимые страдания.

Яд Ралеос — это не щелочь, не кислота, не токсин. Это отравленный ихор, кровь некоторых древних хтоников. Он поражает бессмертную оболочку, наносит неисцелимые язвы, иссушает нутро. Он опасен даже в малых количествах, а уж та прорва, что выплеснул Ллемедрин… представьте, сколько его было в галактическом черве!

И он рвался наружу.

Всеблагий плотно сомкнул рот, стиснул кулаки и отчаянно пронизал собой сущее. Рядом возник Метеор. Вахана подхватила корчащегося бога, понесла сквозь миры, сквозь пространства. Понесла туда, куда подсознательно желал попасть Всеблагий — в его личный маленький рай, в крохотный анклав, где он всегда был так счастлив.

Всеблагий упал на траву. Его не слушалось собственное тело. Божественная сила жаждала выхода, но он сдерживал и ее, всю направил внутрь, на жгущие нутро язвы. В глазах застыло страдание.

Яд Ралеос не убивает. Он лишь калечит, уродует все, чего успел коснуться, Всеблагий обречен теперь на вечные муки… но он не умрет. Он сможет это перебороть, сможет запереть боль в глубине… ему только нужно время.

Просто побыть одному. Здесь, куда нет доступа никому, кроме…

Аэсса. Она сразу услышала бурю его чувств. Сразу бросилась к мужу, едва Ллемедрин исторг свой яд. На какое-то мгновение всего и запоздала, Метеор успел унести Всеблагого прочь.

Теперь богиня морей их догнала — и узрела.

Все аспекты ее мужа претерпевали разрушительные изменения. Он сразу отсек себя от связи с мирозданием и закрылся от паствы, чтобы не передать никому свою боль. Но от него все равно шли волны темной благодати, которая вонзалась в разумы невыразимой тоской, необъяснимой внутренней мукой.

Чем тут было помочь? Даже бог не может исцелить подобные раны.

И все же Аэсса попыталась. Она взяла руки мужа в свои и стала едина с ним божественным началом. Частично слилась, направила целительную волну… но Всеблагий отпрянул. Прежде, чем она дотянулась до его язв, Всеблагий разорвал контакт и оттолкнул жену.

Та обратила к нему свои мысли. Теперь не соединилась, но лишь сблизилась, коснулась одной лишь аурой. Без единого звука спросила, возможно ли извлечь то, что рвет его изнутри. Может ли она сделать хоть что-то, дабы облегчить страдания.

Всеблагий покачал головой. Яд Ралеос в теле бога — это не нефтяное пятно на воде. Свежим течением его не смыть, огнем не сжечь. Пытаясь ему помочь, Аэсса может навредить самой себе.

Лучше всего ей сейчас просто оставить его, покинуть. Позволить побыть одному, дать возможность самому укротить этот хтонический пламень.