Пари на любовь

Отправляю сообщение и жду, пока две бесцветные галочки загорятся синим цветом. Десять секунд. Полминуты. Минута. Ничего. Тишина. Так же, как и с предыдущими тремя. Что за чертовщина?

Вчера я звонил весь вечер, но она проигнорировала меня. Сегодня отправил ей фотографию Бэкса, разгромившего половину кухни, пока искал свой корм, и она точно так же не ответила. Сначала я все списывал на то, что, возможно, она занята в кафе, но Рэйч всегда находила минутку, чтобы ответить. Никогда не был параноиком, но меня не покидает ощущение, что что-то произошло и она старательно избегает меня.

Выхожу из спальни и застываю посреди гостиной. Желтый плед, купленный Рэйч – первое, что я замечаю. Каждый раз стоит на него взглянуть, приходится зажмуриваться, так как он такого яркого цвета, что режет глаза. Но он напоминает о ней. Такой же яркий и невыносимый.

Может, съездить к ней? Здоровье отца стабильно, на ранчо, как и в магазине, все нормально, а мама после разговора о моих обязанностях и ее разрушенных ожиданиях игнорирует меня второй день подряд. Не отрицаю, что я мог перегнуть палку, но она не вправе указывать мне, как жить и кого я должен любить.

Неожиданный стук в дверь заставляет обернуться. Искренне надеюсь, что это не моя мать. Второй подобный разговор я просто не вынесу.

Бэкс мельтешит под ногами и энергично машет хвостом, будто мы собираемся на прогулку.

– Успокойся, приятель, – наклонившись, тереблю его между ушами, а затем открываю дверь.

Отец. Как полный идиот, я выглядываю в коридор, ожидая увидеть кого угодно, но только не его.

Он снимает шляпу и зажимает ее под мышкой.

– Могу я войти? – Его голос, как и всегда, хрипит.

– Конечно, – приоткрываю дверь шире и пропускаю отца внутрь.

Бэкс начинает скакать возле него, встает на задние лапы и облизывает руки. На что отец с улыбкой похлопывает его по голове. Мог бы догадаться, что такая реакция у маленького предателя проявляется только в присутствии отца.

– Что-то случилось на ранчо? – спрашиваю я, потирая шею.

– Не совсем, – он садится на барный стул и сжимает пальцами край шляпы. От меня не ускользает, что он втягивает в себя воздух, когда задевает край стола больной ногой, и мне в очередной раз приходится себя сдерживать, чтобы не начать расспрашивать его о состоянии здоровья. – Твоя мать сказала, что ты был с ней груб.

Ну конечно. Разве она могла промолчать? Я удивлен, что отец не приехал сразу же, стоило мне покинуть ранчо.

– И ты проделал весь этот путь, чтобы прочитать лекцию? – не могу сдержать сарказма. – Прости, но она перешла все границы, и я не собираюсь извиняться за свои слова.

– Нет, я здесь для того, чтобы сказать, что ты должен уехать, – его голос звучит ровно, будто он говорит о рождественской индейке, а не о собственном сыне.

Да он издевается! Мои родители сошли с ума.

Я открываю рот, но отец приподнимает руку, в молчаливом жесте прося меня выслушать.

– Ты должен уехать, но не потому, что я этого хочу или не рад видеть тебя в собственном доме. Ты – мой сын, единственное, что я сделал в этой жизни правильно.

Отец замолкает, и по его взгляду я вижу, что он собирается сказать то, в чем боится признаться даже самому себе. Горько усмехнувшись, он проводит рукой по седым волосам, а затем берет шляпу и, обернувшись, кладет ее на край дивана, стоящего рядом. Повторяю: он кладет шляпу на диван. Главное правило ковбоя – никогда не клади шляпу на кровать, чтобы не привлечь неприятности.

Подхожу ближе и сажусь напротив. Бэкс приподнимается и опирается передними лапами на его колени, выпрашивая внимания, но на этот раз отец сосредоточен только на мне.

– В больнице ты сказал, что твоя обязанность заботиться о нас и что я – эгоистичный старик, раз думаю только о себе.

Признаю, сейчас мои слова звучат очень грубо.

– Ты прав. Я эгоистичный старик, который элементарно не мог поговорить с сыном и все объяснить.

– У меня такое ощущение, что сейчас откроется семейная тайна в стиле «ты не мой сын», – отшучиваюсь я, хотя испытываю дикий страх от подобного исхода.

Отец, хрипя, смеется. Может, вчера Мэгги подала мне просроченные бургеры в знак мести и теперь у меня галлюцинации?

– Нет, ты определенно мой сын. Только мой отпрыск способен на подобные шутки, – он складывает руки в замок и упирается большими пальцами друг в друга. – Как ты знаешь, мы с твоей матерью знакомы еще со школы. По ее заверениям, это была первая любовь, но это не совсем так. Я никогда не любил Джорджтаун. Я хотел уехать, как только мне исполнится восемнадцать. Хотел увидеть мир, добиться успеха, стать кем-то большим, чем сын уважаемого фермера. Так и случилось. Я увидел мир. Но твой дед умер, и мы остались одни. Мне пришлось вернуться. Твоя бабушка не была готова к новой реальности, она словно потеряла цель в жизни, будто мой отец был ее ориентиром. Она не знала, как платить за ранчо, с кем договариваться насчет наемных рабочих в сезон сбора урожая и что делать со скотом. Одна она просто не потянула бы такую работу. И, естественно, я остался.