Париж никогда тебя не оставит

Она слышит, как они проталкиваются мимо него, под их сапогами скрипит старый паркет, когда они расхаживают по магазину. Она оставила дверь в кладовку чуть-чуть приоткрытой, чтобы можно было слушать. Закрыть ее она не смеет. С Виви на руках, медленно, замирая на каждом шагу, она передвигается к чулану. Дверца скрипит, когда она ее открывает, но чужие голоса и топот тяжелых сапог заглушают звук. Уже закрывая за собой дверцу чулана, она слышит, как они заходят в кладовку. Примерно на высоте трети чулана расположена полка. Еще выше – вторая. Дерево старое, хрупкое. Впервые она рада тому, что голод так сказался на ее фигуре, оставив практически одни лишь кости. Она встает на нижнюю полку как на ступеньку и, держа Виви одной рукой, умудряется забраться на верхнюю. Подбирает ноги и снова закрывает Виви ладонью рот.

Слышно, как они ходят по комнатке. Один из них замечает незастеленные постели на диване и в кроватке. Офицер – ее офицер – поясняет, что белье осталось после людей, арестованных здесь жандармами во время облавы.

Снова топот сапог, пауза, опять топот, и сапоги замирают перед чуланом. Дверца отворяется. Она вынуждает себя не двигаться, старается только сжаться в незаметный комочек. Задерживает в темноте дыхание. Дверца закрывается. Шаги удаляются, пересекают кладовку и вот уже раздаются в магазине. Колокольчик над дверью брякает, замолкает. Она гадает – может, это ловушка? Вылезти из чулана и проверить она не осмеливается.

Виви старается вывернуться из-под руки матери. Шарлотт удерживает ее изо всех сил. Маленькое тельце извивается, но Шарлотт сжимает дочь железной хваткой.

В комнатке снова топот сапог, на этот раз всего одна пара. Тишина. Он, наверное, оглядывается по сторонам. Звук становится ближе, вот он уже у самого чулана. Дверца распахивается. Он, щурясь, вглядывается в темноту, а потом протягивает руки за Виви. Она передает ему дочь.

Обхватив Виви одной рукой, он протягивает другую Шарлотт, чтобы помочь ей спуститься. На секунду они оказываются прижаты друг к другу в тесном чулане. Он делает полшага назад, чтобы дать ей выйти, относит Виви в ее кроватку. Шарлотт следует за ним, накрывает дочь одеялом, убирает волосы с ее лба, говорит ей, какая она молодчина. Виви глядит вверх, на них обоих. Шарлотт видит, как ужас начинает уходить из ее глаз. И тут он делает нечто потрясающее, еще более потрясающее, чем когда встал на их защиту. Он садится боком на кроватку и начинает петь. Слова Шарлотт не понимает – он поет на немецком, – но мелодию она знает. «Колыбельная» Брамса. Голос у него совсем не сильный, и он немного фальшивит, однако Виви, кажется, все равно. Глаза у нее начинают закрываться. Он заканчивает. «Еще», – требует она по-детски властно, но страх прошел. Он снова начинает петь. На этот раз к концу песни Виви уже спит. Кто этот человек?

– Спасибо, – произносит Шарлотт, уже второй раз за эту ночь. Говорит она шепотом, но он кивает в сторону магазина и первым выходит из комнатки.

Мир снова темен и безмолвен. Они убрали со двора прожекторы. Автобусы и грузовики давно уехали. Стоит какая-то нереальная тишина. Квартал словно вымер, если не считать редкого топота бегущих ног. Шарлотт вспоминает свой недавний план сбежать и решает, что кто-то пытается таким образом спастись, но потом понимает, что это, должно быть, первая волна мародеров, прочесывающих брошенные квартиры, забирающих все ценное, а иногда и не очень. Жажда урвать что-то на дармовщину не так уж не похожа на жажду крови. Стоит только начать – и остановиться невозможно.

По улице проносится полицейская машина. Сирена молчит, но фары пронизывают магазин насквозь. Он толкает ее в нишу у задней стены, за старое кожаное кресло. Слишком поздно для этой машины, но если следом едет еще одна, то все, что они увидят, – это спина в униформе вермахта.

Они стоят так некоторое время, она – прижавшись спиной к полкам с детскими книгами, он – нависая над ней, и ждут. Потом, через некоторое время – она и понятия не имеет, какое именно, – она начинает отодвигаться от него, но он кладет руку ей на плечо.