Париж никогда тебя не оставит

Стук еще ближе. Они у дверей книжного. Если она не откроет, они разобьют стекло и вломятся силой. И опять ее сознание мечется между двумя возможностями. Чулан в углу, под скатом крыши, где проходит труба отопления, почти незаметен. Но «почти» – этого недостаточно. Они увидят. Если их с Виви найдут спрятавшимися, то решат, что им есть что скрывать. Может, лучше будет выйти им навстречу. Она отопрет дверь, они ворвутся внутрь, потребуют документы, она их предоставит, и они отправятся дальше, ломиться в следующую дверь следующего магазина или квартиры. Вот только это не сработает. За годы, которые прошли с тех пор, как они захватили Париж, она насмотрелась на то, чем кончаются конфликты и облавы. И как опьяняюще воздействует на них насилие. Чем больше они кричат на людей, чем больше унижают их, бьют, пинают – тем больше им хочется это делать. Это жажда крови. Это нельзя остановить, можно только переждать.

Внезапно стук в дверь прекращается. Во дворе всё так же кричат, но перед книжным стихло. Даже Виви перестала хныкать и теперь прислушивается.

Шарлотт кладет ее в кроватку, прижимает палец к губам, чтобы предупредить: надо молчать – и снова прокрадывается в помещение магазина. Сквозь стекло ей видны спина офицера в форме вермахта и трое жандармов, стоящих к нему лицом. Даже по одной только спине она знает: этот офицер – ее офицер. Что он говорит, не слышно, но видно, как его слушают жандармы. Они кивают, переглядываются, снова кивают и идут дальше.

Офицер продолжает стоять перед ее магазином. Подходит еще одна группа жандармов. Что бы он им ни сказал, это снова срабатывает. Они уходят. Этот конец улицы уже утих. Даже шум во дворе постепенно замирает. Крики и суматоха перемещаются к автобусам, которые поставили дальше, за баррикадами. Люди орут, плачут, умоляют. Она передвигается поближе к двери. Офицер все еще загораживает собой вход. Скорчившись за дверью, она смотрит, как он делает несколько шагов в сторону улицы. На мостовой раскиданы обрывки чьих-то жизней, вырванные в ярости из рук, выроненные от ужаса, – шляпы и башмаки, женская сумочка, фотография в рамке, авоська с едой. Он наклоняется, подбирает плюшевого медвежонка, отряхивает, несколько секунд стоит с игрушкой в руке, а потом пересекает улицу и сажает медвежонка у стены. Возвращается и осторожно стучит в дверь.

– Мадам Форэ, – шепчет он.

Она приоткрывает на волосок дверь. Он проскальзывает внутрь и закрывает дверь за собой.

– Как вы узнали, что я здесь? – спрашивает она шепотом.

– Виви поверяет мне свои секреты. Она говорит, вы часто здесь ночуете. Когда я узнал об облаве… – Его голос обрывается.

– Спасибо вам.

– Насколько хороши ваши документы?

– То есть в порядке ли они?

– То есть насколько хорошо они подделаны.

– Они не подделаны.

Он продолжает смотреть прямо на нее.

– Вы все еще мне не доверяете.

Ответить она не успевает – снаружи опять слышится топот сапог. В этот раз кричат на немецком. Это вермахт или гестапо, не жандармы.

– Идите в заднюю комнату, – шепчет он. – И сделайте так, чтобы Виви молчала.

Он выскальзывает на улицу и закрывает за собой дверь. В их убежище Виви сидит в своей кроватке, так широко распахнув от страха глаза, что даже белки светятся в темноте. Она спрашивает, что случилось. Шарлотт шикает на нее и берет на руки. Виви спрашивает еще раз, громче. Шарлотт осторожно закрывает ей рот рукой.

– Это игра, – шепчет она ей на ухо. Виви трясет головой, пытается отодвинуться. Шарлотт обнимает ее покрепче. – Это прятки, – шепчет она.

Виви знает, что никакая это не игра, но также знает, что с матерью сейчас шутки плохи. Она прекращает извиваться в руках у Шарлотт. Звякает колокольчик над дверью. Он их впустил. «Вы все еще мне не доверяете», – сказал он. Она было начала доверять, но теперь ее гложут сомнения.

Она тихо сидит в темноте, вслушиваясь в немецкую речь. Те, кого он впустил, – сколько их, сказать нельзя, не меньше двух, судя по голосам, – настаивают, что должны обыскать помещение. Он отвечает, что уже все обыскал.

– Здесь никого нет, – говорит он. – Этот магазин закрывается на ночь.

Они требуют, чтобы он сказал им, кто он такой. Он в ответ спрашивает у них документы. Это было бы ужасно смешно, прямо-таки сценка из комедии, если бы не было так страшно.

Во дворе один за другим гаснут огни. В темноте, наверное, легче будет спрятаться, хотя она и представить себе не может где.