Париж слезам не верит

Лакей смутился пуще прежнего и побежал отворять перед носом гостя оставшиеся двери. Их оказалось немало, ибо дом был старый, похожий на крепость, с узкими коридорами, низкими потолками и совершенно кошачьими лесенками. При взгляде на них становилось ясно, что построен он в XVI веке, во времена религиозных войн, когда каждый спасался как мог, и ничто не гарантировало безопасности, кроме толстых стен. Михаилу живо представились картины Варфоломеевской ночи, звон шпаг, крики и метание факелов. К счастью, не весь особняк принадлежал временам Екатерины Медичи. Анфилада комнат второго этажа была вырвана из когтей мрачного Средневековья и перестроена в просвещенном вкусе. Именно здесь и располагались жилые покои графини Браницкой. Лакей проводил Михаила Семеновича в гостиную, а сам исчез. Вместе со шляпой, что немало позабавило графа. В ожидании хозяйки он огляделся по сторонам и нашел, что старушка уютно устроилась. Его окружала петербургская мебель из карельской березы – госпожа Браницкая не отказывала себе в удовольствии путешествовать с собственными столами и диванами. Гобелены на стенах, возможно, были «родными» дому, зато иконы и портреты между ними – семейными реликвиями.

Графа привлекло изображение мужчины в парике и фельдмаршальском мундире времен матушки-императрицы. У того были крупные породистые черты лица, широкие скулы, выпуклый высокий лоб и насмешливая складка губ. Михаил сразу узнал портрет князя Потемкина кисти Лампи, пожалуй, самый лучший из виденных им прежде. Взгляд светлейшего уловить не удавалось. Князь смотрел в сторону от зрителя, и это почему-то раздражало Михаила. Ему захотелось, чтобы бирюзовые глаза увидели его. Чтобы человек на холсте расхохотался или нахмурился.

– Нравится? – раздался сзади низкий, глубокий голос. Графиня вступила в комнату и приветствовала гостя степенным поясным поклоном. Так делали все русские дамы старше тридцати, когда приседать в реверансах им уже не позволяла комплекция. – Работа редкая. Больше такой не увидите.

Граф облобызал пухлую ручку Александры Васильевны, хозяйка плавным жестом указала ему на диван у окна. Там за небольшим круглым столиком он и вынул из папки принесенные бумаги. В глубине души Михаил Семенович надеялся, что госпожа Браницкая понимает в них столько же, сколько он сам и не станет мучить его вопросами. Не тут-то было. Сохранявшая завидную остроту зрения графиня пользовалась очками только для солидности. Ее длинные пальцы живо шуршали документами. Как оказалось, последние были разложены в неправильном порядке. За что ее сиятельство не преминула выговорить гостю. Кое-чего недоставало, что-то описывалось недостаточно подробно. Александра Васильевна поминутно восклицала: «А этот лес? Он ваш, или просто так на плане нарисован? Его в сказках нет». Или: «Запруда на реке какого года постройки? Акведук над ней каменный?» Излишне говорить, что Воронцов, своих имений в глаза не видевший, не знал, чем удовлетворить ее любопытство. Он сидел, как на иголках. Отвечал невпопад. Был уличаем в неосведомленности и даже в откровенной лжи.

Графиня насмешливо поглядывала на него поверх очков, а Михаил чувствовал себя учеником, проваливающимся на экзамене. «Черт возьми, я командир корпуса!» – думал он, всеми фибрами души стремясь в Мобеж, где у него не было ни одного упущения по должности. В этот миг служба представлялась ему истинным раем, каменной стеной, прочнейшей из житейских защит. «Господи, за что они меня так мучают?» – взмолился генерал. И тут старуха сказала:

– Все это не годится.

Воронцов непроизвольно открыл рот.

– Ваш управляющий вас обманывает, это видно невооруженным глазом, – продолжала строгая метресса. – И что самое скверное – вы ему в этом потакаете.

– Я? – поразился Воронцов. – Но я там даже не был…

– То-то и беда. Там живет четыре тысячи человек. Вы им толком не хозяин, не судья и не защитник от произвола властей. Они нищают, спиваются, бегут, а вам и дела нет.

– Но послушайте, мадам. – Михаил не знал, почему оправдывается. – Я служу с восьмисотого года. Отпуск имел один раз для излечения от лихорадки. Жены у меня нет, за имениями смотреть некому.

– А им-то что? – Александра Васильевна постучала очками по плану. – Невинным душам, отданным Богом на ваше попечение? Вы обязаны поспевать, молодой человек. Иначе не достойны носить свое звание. Дворянин – не только слуга царю, но и отец крестьянам. А вы кому отец? Гулякам-офицерам, наплодившим долгов по кабакам и у публичных девок?

Она сердилась и не скрывала этого.

– Теперь надумали их продавать. – Барыня ткнула пальцем в толстенную папку с подушной сказкой за прошлый год. – Гоже ли? И ради кого?

– Это мое дело. – Генерал не намерен был выслушивать нравоучений. – Если вам угодно торговать имение, назовите цену. Если нет, то я сыщу другого покупателя.

– Долго искать будешь! – рассмеялась графиня. – Деньги-то тебе нужны немалые. Таких сейчас, почитай, во всем Париже нет. Потерпишь и меня, старуху, с моей правдой.