Париж слезам не верит

Малаховский решил убить двух зайцев одним выстрелом. Во-первых, избавиться от пленных: все равно их нечем кормить. А во-вторых, акт устрашения, должен был подействовать и на своих, напомнив о дисциплине. Русские и сами мерли себе потихоньку, из сотни на кладбище ползало еще человек тридцать. Последних выгнали к кирпичной стене, где трупы, сваленные раньше, уже заметно смердели. Саша был даже рад, что все закончилось. Чего, спрашивается, тянули?

Взвод поляков выстроился напротив. В это время в так и не закрытых воротах появился всадник. Он был в драгунской форме, и Саша узнал мельком виденного на Арбате полковника Ожеро.

– Эй! Сюда мои ребята не заглядывали?! – крикнул он Малаховскому по-французски. – Поехали в эту сторону фуражирами! С ног сбился, не могу найти!

Генерал, вместо того чтобы вежливо отвязаться от француза, вскипел:

– Я пастух твоим фуражирам?! Проваливай!

– Э, э! Полегче! – рассердился Ожеро. – Какого дьявола? Я вас ничем не оскорбил! – он огляделся по сторонам. – А что это вы тут затеяли?

Худший вопрос из всех возможных. Следовало замять инцидент, но Малаховский полез на рожон.

– Чищу стойло! – рявкнул он. – Не вмешивайтесь, полковник! Езжайте своей дорогой!

Ожеро направил лошадь прямо на генерала.

– А у вас есть письменный приказ о расстреле пленных? Немедленно прекратите самоуправство! Дикарь!

– Проваливайте!!! – Рык Малаховского перешел в хрип. – Хуже будет!

– Я доложу о ваших действиях выше по начальству! Это нарушение устава!

Полковник развернул коня обратно к воротам, показывая намерение немедленно ехать жаловаться. Но тут нервы у Малаховского окончательно сдали, он выхватил пистолет и, не целясь, выпалил во всадника. Когда пороховой дым рассеялся, Саша увидел, что Ожеро висит на лошади, едва удерживая узду. Пуля попала ему в шею, кровь ручьем заливала белый форменный нагрудник. Полковник все же нашел в себе силы ударить лошадь в бока и ускакал прочь из монастыря. Далеко ли он уехал, неизвестно. Но поляки не стали его догонять.

Малаховский скомандовал: «Пли!» Грянул недружный выстрел, люди вокруг стали падать, и Казначеев, ощутив боль в плече, упал вместе со всеми. Их не добивали. Все равно сдохнут. Сам Саша думал так же и некоторое время лежал, ожидая, когда над его головой разверзнется небо. Постепенно он впал в забытье, больше от усталости и голода, чем от раны. Пришел в себя только ночью, потому что его укусили за ногу. Казначеев задрыгал сапогами и открыл глаза. Стая собак кружила вокруг расстрелянных, а одна вскочила ему на грудь и лизала кровавую дырку в плече.

Согнав ее, Саша не без труда выбрался из-под кучи тел. Собаки не стали нападать – вокруг хватало добычи, которая не дергалась и не ругалась. Стояла кромешная тьма. Монастырский двор не озарялся ни единым огоньком. Ворота были все так же открыты. Даже часовых на них не выставляли. Зачем? Бояться оккупантам было некого. Медленно, едва переставляя ноги, адъютант поплелся к выходу. Улица, еще более темная, чем монастырь, приняла его в свои холодные объятья.

Все что угодно могло случиться здесь. Напасть стая бродячих собак, не таких сытых, как давешние. Наехать французский патруль. Рухнуть один из горящих уже совсем близко домов. Казначеев имел шанс просто умереть от изнеможения и потери крови. Но… Бог миловал. Странным, противоестественным образом, вопреки логике и здравому смыслу, Саша выжил. Он блуждал по городу в поисках пропитания, ночевал в подворотнях и брошенных домах, держась подальше от людей – своих и чужих – ибо в Первопрестольной помимо французов обретались разные личности, оставшиеся, чтобы поживиться в мутной воде. Были среди них и такие, кто специально искал и добивал умирающих, находя в этом необъяснимое удовольствие.

Всех бедствий, пережитых Казначеевым в Москве, невозможно было описать. 27 сентября, после того как Великая армия потекла вон из города, он вышел на Владимирский тракт. Поспешавшие к оставленной неприятелем столице казаки графа Орлова-Денисова наткнулись на него у заставы. Взяли на круп и через день бестолковой езды все-таки доставили к своим.

Дальше служба Казначеева была обыкновенной. Месяц он провалялся в Можайске. Потом о нем вспомнил генерал Балашов, затребовал к себе. В начале зимы Саша захотел вернуться в действующую армию. Перешел Березину и уже в заграничном походе попался на глаза Воронцову.

– Сейчас по приезде вы напишете рапорт и сядете под арест, – сказал ему граф на обратном пути в карете. – Через трое суток вас выпустят. Далее поступайте, как считаете нужным. Государь снисходителен в вопросе о дуэлях. Но даже если дело не пойдет законным путем, вас ждет разжалование.

Адъютант кивнул.

Париж