Париж слезам не верит

Арсению вспомнилось, как месяц назад Петрохан вернулся вместе с царем из путешествия по военным поселениям на Юге. Мрачный. Подавленный. Злой. Его неприятель умел делать дела. В одночасье, будто из ничего, возникли дома, крытые черепицей, ровные дороги, засеянные поля.

– Там фонари на деревенских улицах, как в Петербурге, – сообщил князь в разговоре о Чугуеве. – Все печи выбелены. На полу ни соринки. Скотина лопается, точно ее в задницу надули через соломинку! Даже баб читать учат. Я не говорю о детях. Граф устроил показательный экзамен своих школ. Гомера наизусть шпарят. А я свернул в Одессу, где у меня два остолопа в пансионе аббата Николя торчат – лучшая частная гимназия в России! – губы начальника презрительно скривились. – Вообрази, Арсений! Два бревна! Без мысли в глазах. Проэкзаменовал их сам. Полный ноль. И по математике, и по географии. По-французски еще кое-как. Стыдобища! Хоть сдавай в поселения к Аракчееву!

Закревский недоумевал, зачем Петрохан вообще отослал сыновей так далеко от дома. Разве в столице пансионов нет? Теперь запоздало понял: Волконский не хотел, чтобы дети видели болезнь матери. Стыдился. Считал случившееся только своим крестом.

– Мне надо поговорить с мадемуазель Жеребцовой, – сказал Арсений. – Где можно бы было это устроить?

Аграфена наморщила лоб.

– Думаю, в Царском. Приезжайте завтра, после обеда. Часам к четырем. Как раз будет прогулка перед чаем. В парке у грота фрейлины играют в прятки. Ждите нас напротив Скрипучей беседки. Знаете, такая в китайском стиле? Я приведу туда Лидию.

Закревский заверил, что знает. Он стоял у окна и наблюдал за улицей. Ему показалось странным, что один из закрытых экипажей – черный, с медным крестом на обтянутой кожей двери – несколько раз проехал по Галерной взад-вперед. Лошади шли шагом, причем у его дома карета еще больше замедляла ход.

– Сударыня, подойдите-ка сюда, – поманил генерал Аграфену. – Только осторожно, не выглядывайте из-за занавески. Вам не знакомо это ландо? Мне кажется, я его видел у Главного штаба, когда вы приходили ко мне за гербовой бумагой.

Толстая кивнула.

– Тут нет ничего таинственного. Это экипаж госпожи Мавромихалис, любовницы Каподистрии. Очень ревнивая. Он увез ее из Ионии, когда наступали турки. Там их семья владеет бог знает чем!

Закревский снова перевел взгляд на улицу. В глубине кареты действительно мелькнуло женское лицо. С такого расстояния невозможно было рассмотреть, красивое или нет.

– Не обращайте внимания. – Груша беспечно махнула рукой. – Поликарпа изрядная дура. Думает, будто, если пожалуется графу, что у меня другой любовник, он порвет со мной.

– Вам все-таки надо быть осторожнее, – покачал головой генерал. – Кто знает, что у нее на уме? Народ дикий, горячий. Ведь в вас кидали именно турецким кинжалом. У греческих пиратов много такого оружия.

– О, так на меня покушалась Поликарпа? – Кажется, мадемуазель Толстая не принимала его слова всерьез. – Как романтично: я паду от руки соперницы. Поэма Байрона «Лейла»! – А потом очень буднично добавила: – Я ей косы-то повыдергиваю. Будьте покойны.

Арсению пришлось довольствоваться этим заявлением.

На следующий день около четырех он уже занял пост у Скрипучей беседки. Деревянный домик под крышей-пагодой был назван так, потому что каждая его ступенька, каждая доска дверей и половиц предательски скрипела. Это была обманка. С виду уютный павильон для влюбленных. Но стоило прячущейся парочке вступить на паркеты, как каждый ее шаг становился известен. В девятнадцатом веке подобные шутки приводили людей в восторг. Неудобство обманок состояло в том, что их тайна быстро раскрывалась, и на сто верст вокруг невозможно было найти дурака, способного купиться на хитрость. Поэтому сейчас беседкой пользовались только дети, желавшие поскрипеть в свое удовольствие.

Закревский прохаживался вдоль желтой стены павильона в ожидании Груши и ломал голову: повезет – не повезет. Вдалеке у озера послышались женские голоса. Фрейлины шуршали платьями, скрипели зонтиками от солнца и щебетали по-французски. Сперва они затеяли игру в мяч. Пришлось потерпеть, пока девицы набегаются по лужайке, потом отдохнут в тени раскидистого екатерининского дуба и, наконец, примутся за прятки. Вскоре за кустами орешника раздались торопливые шаги, замелькали светлые кисейные платья, и на дорожку выбежала пара нимф. Они явно торопились скрыться от подруг, давились смехом и были в восторге от придуманного убежища.

– Это так просто, – уверяла одна из них, в которой генерал узнал Аграфену. – Сюда никто не ходит. Боятся скрипа. Но после дождей доски разбухли и не издают ни звука.

– Вы уверены?

Тут-то вторая щебетунья в пунцовом тюрбане с перышком на голове наткнулась на Закревского.

– Ах! – от неожиданности она даже присела, позабыв про реверанс.

– Здравствуй, Красная Шапочка. Где же твои пирожки? – издевательским тоном осведомился Арсений. Он действительно имел вид Серого Волка, хотя и не собирался есть Жеребцову живьем. – Кричать не надо. В ваших интересах, чтобы разговор остался между нами. Груша, поди погуляй.