Парижская мода. Культурная история

Анаис Колен Тудуз на иллюстрации, опубликованной в модном журнале Le Conseiller des Dames et Demoiselles (декабрь 1855), трактовала сцену чаепития иначе. На картинке четыре симпатичные молодые женщины; три из них сидят вокруг чайного стола, одна стоит. Они расположились так, будто позируют для фотографии. Женщины показаны не в полный рост (что несколько необычно для модной картинки), однако мы видим две фигуры на переднем плане почти целиком и можем без труда рассмотреть торсы двух других. Хорошо видны две юбки: первая отделана оборками, вторая – простая, из клетчатой ткани. Для моды 1855 года этого вполне достаточно: хотя юбка, безусловно, важный элемент наряда, кринолин предоставляет не слишком много возможностей для варьирования драпировки или кроя.

Корсажи на платьях интереснее и привлекают больше внимания. Первый – белый газовый лиф практически без декольте; его скромность частично компенсирует визуальный эффект, который создают сужающиеся от плеч к поясу розовато-лиловые «накладные бретели» и рукава, состоящие из воланов, перемежающихся лиловыми бантами и лентами. Второй – дорогой черный кружевной лиф, отделанный темно-зелеными лентами в цвет юбки и головного убора. Третий – довольно простой корсаж лилового цвета, который сегодня сочли бы невероятно экстравагантным; впрочем, и в те времена он смотрелся красиво, с треугольным торсом, рукавами-воланами, уложенными в форме пагоды, кружевным воротником и манжетами. Маленький золотой бант на шее дамы перекликается с длинными лентами в ее прическе. Однако, пожалуй, самый красивый корсаж у хозяйки приема. Это единственное декольтированное платье, с квадратным вырезом, из бледно-голубого шелка, с короткими рукавами; сверху женщина накинула маленький «жакет» без рукавов из белого кружева с узорным плетением в виде крупных медальонов.

Хозяйка стоит, глядя на женщину в розовато-лиловом, и нежно касается ее руки, предлагая ей чашку чая. К сожалению, гостья смотрит вдаль, словно в трансе. Женщина в наряде из черного кружева помешивает чай, в ее тонких пальцах – маленькая чашка. Полная женщина в лиловом смотрит на хозяйку с обожанием. Художница не уделила много внимания комнате: мы видим только маленький чайный столик и чайные принадлежности, один лишний стул и нечеткие очертания оконной шторы.

Женщины красивы – точь-в-точь как фарфоровые куклы. Если они слегка откидывают голову назад, их глаза открыты; если они смотрят вниз, глаза начинают закрываться. Возможно, по нашим меркам они выглядят несколько слащаво и безвкусно. Однако именно такое сусальное изящество было идеалом 1850‐х годов, а их туалеты действительно очень красивы. Спокойная безмятежность моделей неподвластна времени, и это даже обнадеживает. На самом деле, эти дамы кажутся даже милыми по сравнению с высокомерными и хладнокровными красавицами, фотографии которых модные журналы будут публиковать столетия спустя. Дама в розово-лиловом платье, возможно, грезит о своем возлюбленном – или о чем-нибудь еще смутно-приятном. За этой картинкой нет никакой истории, никакого фрагмента жизни, эпизода (романтического или любого другого), который отвлекал бы зрителя от неспешного разглядывания нарядов. Здесь все – лишь покой, красота и роскошь.

Подобно Анаис Колен Тудуз, Альфред Стевенс прибегал к моде, чтобы идеализировать женское тело, делать его более «красивым», создавать впечатление роскоши и индивидуального шика. Неизвестно, сознавал ли он влияние модных картинок на свою работу, однако в ретроспективе сходство очевидно: об этом свидетельствуют силуэты женщин на картинах, функциональные аспекты образов, тщательно выписанные детали. Но есть и различия.

Сюжеты Стевенса почти всегда имеют эротический подтекст. Речь, разумеется, не об откровенной сексуальности или непристойности. Скорее художник смотрит на своих моделей оценивающим взглядом фланера, всегда готового заметить и оценить женские прелести. На картине «Чашка чая» Стевенс рассматривает дам глазами такого наблюдателя, возможно, гостя на том же вечернем приеме. Так же, по-видимому, смотрели на его картины и мужчины-искусствоведы периода Belle Époque, восхищаясь, например, изяществом, с которым кашемировая шаль окутывает «стройные формы» моделей. Женщина Стевенса – «белокурая дама, которая помешивает чай», ее платье «слегка расстегнуто [и] позволяет разглядеть светлую нежную кожу»; она проводит время, «страдая от несчастной любви». «Она мечтает, улыбается, молится, плачет, думает о ком-то, кого нет рядом или кто вскоре появится, думает о своих удовольствиях, о своей красоте»[303].