Парижская мода. Культурная история

Часто утверждается, что в период оккупации большую часть клиентуры кутюрье составляли жены и любовницы высокопоставленных нацистов, что объясняет якобы царивший в это время во французской моде «плохой вкус». Однако Доминик Вейон в своей фундаментальной исторической работе «Мода в период оккупации» (La mode sous l’Occupation) указывает, что в 1941 году около 20 000 француженок, как правило, состоятельных парижанок, получали специальные талоны, позволявшие им приобретать модную одежду. Лишь 200 таких талонов было зарезервировано для немцев[452]. Не имеет ничего общего с реальностью и представление, согласно которому французские модельеры создавали прекрасные модели в период войны, поскольку они преимущественно работали на немцев! Этот миф сформировался после освобождения Парижа, когда журналисты стран-союзников познакомились с парижской модой, и она показалась им слишком экстравагантной. В отсутствие множества зарубежных потребителей большую часть клиентов кутюрье составляли французы, принадлежавшие к верхним слоям общества, актрисы, а позднее – нувориши, сколотившие состояние на черном рынке.

Почти сразу начало действовать антисемитское законодательство. Модельер еврейского происхождения Жак Хейм, например, стал жертвой закона об «арианизации», позволявшего экспроприировать предприятия, принадлежавшие евреям. «Дом Жака Хейма – больше не еврейский дом», – сообщалось в La Gerbe 26 декабря 1940 года. Хейму, однако, удалось найти партнера-нееврея, который управлял его компанией. Сам он, постоянно находясь под угрозой ареста, присоединился к Сопротивлению и пережил войну. Другим повезло меньше. Фанни Бергер (под этим профессиональным псевдонимом работала Одетт Бернштейн), владелица модного салона возле Триумфальной арки, была вынуждена продать предприятие своему бывшему сотруднику-нееврею. Ей удалось спастись во время массовых арестов евреев летом 1942 года, однако она была захвачена нацистами в сентябре, когда пыталась выбраться из оккупированной зоны на юг Франции. Ее содержали в тюрьме в Дранси, а затем, в 1943 году, отправили в Аушвиц, где сразу убили[453].

Многие евреи были меховщиками; некоторых из них профессия спасла от гибели. Когда Вермахту срочно понадобилось зимнее военное обмундирование, около 350 меховщиков были освобождены из концентрационного лагеря в Дранси, а другие – из-под ареста. Им позволялось работать, «не вступая в контакт с внешним миром»[454]. Заключенные-французы, которые были искусными меховщиками, модельерами, портными и сапожниками, работали в лагерях, шили и чинили одежду и обувь для немцев – часто из материалов, украденных у евреев. «Барон фон Бер заказал дюжину пар ботинок, а портные не успевали шить ему униформу, – вспоминал один из евреев-заключенных. – Его жена была не лучше: она сходила с ума по туфлям и сумочкам, которые для нее изготовляли искусные мастера из числа арестантов»[455].

Некоторые французы охотно помогали нацистам избавить экономику от «еврейского влияния», утверждая, что «атмосфера парижской люксовой торговли тем самым станет чище». Коко Шанель, например, попыталась использовать политику арианизации, чтобы присвоить себе парфюмерный бизнес, который она продала несколькими годами ранее еврейским предпринимателям Полу и Пьеру Вертхаймерам. Впрочем, несмотря на тесные связи с нацистами, Шанель потерпела неудачу, поскольку Вертхаймеры фиктивно «уступили» контроль над своей компанией партнеру-нееврею Феликсу Амьо[456].

Преследование евреев-предпринимателей подорвало индустрию готовой одежды. «Почти все женские maisons de confection[457] и ряд магазинов мужской готовой одежды принадлежали еврейским семьям», – пишет историк моды Бруно дю Розель. Когда во Франции начало действовать антисемитское законодательство, многие евреи, занятые в модной индустрии, бежали за границу; некоторые уехали на юг, в район Ниццы и Марселя; они заложили основу для появления новых послевоенных центров производства готовой одежды, хотя при режиме Виши, так же как и на оккупированной территории, евреям официально запрещалось заниматься бизнесом.

Текстильная и швейная индустрии были полностью реорганизованы и обеспечивали военные нужды Германии; потребности французского гражданского населения отошли на второй план. Товары распределялись по карточкам. В июне 1941 года появились талоны на одежду; каждому взрослому полагалось 100 талонов, позволявших приобретать лишь очень скромный гардероб. Потребление тканей также было строго ограничено, количество и ассортимент материалов, доступных французской публике и модным домам, постоянно уменьшались. Многие ткани стали дефицитными или подорожали. Оккупанты раскупали товары в парижских магазинах, французам оставалось мало. Об этом писали в статьях, публиковавшихся во время войны американской прессой; один из заголовков гласил, например: «Нацисты активно делают покупки в бутике Sulka в Париже. Офицеры и партийные чиновники забирают 65% товаров, выставленных на продажу»[458].